Гарднер Фокс "Мадам Буканьер"

ГЛАВА ПЕРВАЯ

шансов победить ее, чем у Тигернмаса перед золотым идолом Крома Круаха!

При мысли о грядущей битве горячая ирландская кровь вскипела в его жилах, вытолкнув на главную палубу, где он снял коричневый сюртук из грубой домотканой шерсти и хлопчатобумажную рубашку, оставшись полуобнаженным. Поведя широкими плечами, словно перевитыми толстыми змеями мышц под загорелой кожей, он взял топор, подошел к оружейному ящику и стал помогать Паттеру Хорну, парусному мастеру из Сассекса. Они быстро раздавали мушкеты в нетерпеливые руки окружившей их команды.

— Значит, ты собираешься сражаться?

Мартин Чандос сделал паузу, чтобы вдохнуть острый от морской соли воздух.

— Я сражался с ними раньше, с Пенном и Мингом, но тогда нас прикрывал протекторат и у меня было больше четырех пушек. Тем не менее, если феи ши даруют нам удачу, мы и сейчас сможем дать достойный отпор!

Он занял свой пост на корме, над клеткой с Хлыстовым посохом. Его голос донесся до матросов, копошившихся в такелаже.

— Отпустите передние галсы. Рулевой, полный вперед!

«Фортрайт» неуклюже раскачивался, но его развернуло по ветру как раз в тот момент, когда артиллеристы на

«Мстителе» прикладывали к отверстиям линстоки. Теперь узкая корма ост-индского судна была обращена к галеону, и бортовой залп, которым «Мститель» намеревался разбить сухогруз, лишь заставил содрогнуться сам галеон и ушел в море, не причинив торговцу особого вреда, если не считать двух ядер, вонзившихся в кормовую рубку.

— Опустите пушки! — рявкнул Мартин Чандос с борта. — Я сам их нацелю!

Когда грузовое судно снова поднялось на гребне волны, подставляя свой левый борт опустошенным пушкам испанца, Мартин Чандос нацелил пушки. Он поставил прицел высоко, чтобы нанести наибольший урон теми средствами, что имелись в его распоряжении. Спички вспыхнули и были поднесены к отверстиям. Маленькие пушки взревели, откатываясь на колесных креплениях.

Их выстрел разорвал гордые белые паруса испанца. Одно ядро ударило в грот-мачту под самым флагом, и треск расколовшейся дубовой мачты разнесся над волнами. Сломанная грот-мачта рухнула вниз в путанице канатов и такелажа, загромоздив главную палубу обрывками парусов и обломками древесины.

«Мститель» повернул. На ост-индском корабле мокрые от пота члены команды обливали пушки из бочек с водой и засовывали железную дробь в пушечные жерла. Мартин Чандос ухмыльнулся и снова сосредоточился на своей задаче, выравнивая каждый ствол твердыми руками, вытянув голову вперед, чтобы изучить свою цель.

«Фортрайт» проплыл мимо огромной позолоченной кормовой надстройки галеона. Корабль медленно раскачивался, пока его борт не оказался напротив руля испанца.

С мрачной улыбкой на губах Мартин Чандос опустил пылающий линсток. Орудие выстрелило.

Волна подняла «Мстителя» и бросила его в водяную бездну. Если бы не это, точный выстрел, выпущенный с грузового корабля, расколол бы его большой деревянный руль на тысячу кусков. Но галеон уже падал, и ядро пролетело высоко, чтобы взметнуть за его кормой столб жидкого стекла.

«Фортрайт», казалось, застонал, когда ветер подхватил его и медленно погнал мимо раскачивающегося галеона. Его шанс был упущен. Черный корабль развернулся, и теперь его левые орудия плевались пламенем и дымом, а железная дробь и шрапнель сметали снасти меньшего корабля.

Мартин Чандос стоял под дождем из парусины и такелажа с большим топором в руке.

— Они разнесут нас в пух и прах, а потом поднимутся на борт.

Еще дважды «Фортрайт» изрыгал в галеон собственные ядра, и дважды они приводили испанца в замешательство. Пока Мартин Чандос устанавливал прицелы и стрелял из каждого орудия, грузовой кораблик отбивался. Но шансы были слишком малы для медлительного ост-индийца. Галеон расколол его борта, разбил мачты, превратил паруса и такелаж в искореженные развалины на окровавленных палубах.

В воздухе сверкнули абордажные крючья «Мстителя», со скрежетом впились в деревянную палубу и поручни. Испанские мускулы подтащили маленькое суденышко поближе, и стройный клин солдат в нагрудниках и морионах с воплями высунулся из-за бортов.

Бой был коротким и ожесточенным. Летящие щепки дерева и металла ранили половину экипажа. Испанские мушкеты и сталь рубили остальных, от левого борта до кормовой палубы. Они схватили Мартина Чандоса, прислонив его спиной к деревянной двери кормовой каюты, их мечи оставили кровавые следы на его груди и руках. Взять его удалось лишь при помощи длинноствольного абордажного пистолета, чья тяжелая металлическая рукоять засветила ему точнехонько между глаз. И даже тогда его огромное тело восстало против боли и черноты, затопивших сознание. Он сделал два-три шага вперед, вслепую махнув смертоносным топором,и еще успел услышать крик испанца, в чье горло лезвие вошло с влажным чавканьем...

Мартин Чандос рухнул, как падает дерево на ветру в холмах Кенмэра, и упал лицом вниз на окровавленные доски своего умирающего корабля.

Солдаты забросили ведра за борт и окатили его жгучей соленой водой, вернув тем самым обратно в сознание.

Вперед вышел худощавый человек, зловещий и мрачный в посеребренном доспехе и морионе, в котором отражались лица тех, кто сдавался раньше него. Запястья его украшало не меньше фута мехлиновых кружев, а богатый черный бархат коротких штанов и плаща придавал ему вид дворянина, играющего в войну. Но на подбородке у него была кровавая рана, а на рукаве — пороховое пятно. Мрачными карими глазами он сверлил стоящего перед ним пленника, который обошелся ему дороже, чем последние пять кораблей, отправленные им на дно Мар-дель-Норте. Улыбка тронула его тонкие губы.

— Дон Карлос Эскивель Алькантара рад поздравить вас с боевым крещением.

Мартин Чандос тряхнул головой так, что длинные мокрые волосы упали ему на шею. Его голубые глаза светились на смуглом лице, словно сапфиры, и по твердости не уступали камням. Только двое испанских солдат, крепко держащих обе его руки, не давали ему броситься на этого насмешливого идальго.

— Если бы у меня под ногами была палуба «Центуриона» или «Марстонской Пустоши»!

Дон Карлос поднял брови.

— Значит, это вы дрались с Кристофером Мингсом? А? Тогда наша встреча еще более удачна, чем я предполагал ранее, сеньор!

— Теперь между Испанией и Англией мир, — проворчал Мартин Чандос. — Мир, который вы нарушаете здесь, в открытом море.

— О, капитан! Мир существует только в Старом Свете, где придворный протокол требует таких формальностей. Здесь, в этом огромном, диком, чудесном мире, принадлежащем Испании, нет покоя. Никакого мира между испанскими грандами и иностранными ублюдками-еретиками!

Дон Карлос Эскивель Алькантара лениво поднял руку, стряхивая белый кружевной манжет, чтобы прикоснуться к крошечным черным усикам на верхней губе, и задумчиво уставился на крупного загорелого мужчину, который так смело смотрел на него. А потом темные глаза испанца полыхнули жестким, насмешливым блеском.

— Я нахожу, что вы нуждаетесь в уроке, капитан. Введение, скажем так, в понимание неизбежности господства Кастилии. Испания поставила железный занавес вокруг Индии. Завеса из железной дроби и железных снарядов.

Тот, кто попытается проникнуть сквозь этот занавес, встретит судьбу, которую вы должны испытать сейчас.

Кружево взметнулось белым флагом, когда он взмахнул рукой, давая знак своим людям. Те, не мешкая, схватили Мартина Чандоса и потащили его через палубу к орудийной установке, где бросили на землю и обвили веревками грудь и чресла, колени и руки, так что он повис, распластавшись на пушке.

Испанский капитан медленно двинулся вперед, пока не смог заглянуть в лицо связанного. Мгновение он рассматривал пленника, потом тихо сказал:

— Вам повезло, сеньор. Я мог бы привязать вас к металлическому вертелу и поджарить на раскаленных углях, еще живого. Или поймать крысу и поместить ее в железный горшок, а тот, в свою очередь, опрокинуть вам на живот, чтобы она прогрызла себе путь через ваше тело, спасаясь от жара огня, зажженного на перевернутом дне горшка. Но это убьет вас. Я же хочу, чтобы вы остались в живых и донесли в вашу пиратскую Англию, чтобы она держалась подальше от испанских вод!

Он взял длинный черный хлыст, который протянул ему солдат. Почти с любовью его ладонь погладила длинные ремни, которыми была обмотана рукоятка из рога. Он встряхнул хлыст и показал Мартину Чан- досу.

— Девятихвостый кот, капитан. Самое остроумное приспособление, с помощью которого можно содрать кожу со спины человека. Впрочем, вы и сами скоро в этом убедитесь.

Дон Карлос Эскивель Алькантара отбросил плеть в протянутую руку дородного моряка. Он мягко улыбнулся.

— Проинструктируй нашего капитана, Хуан. И потщательнее, пожалуйста.

Живой огонь обвился вокруг спины и ребер Мартина Чандоса. Его огромное тело содрогалось от жгучей боли. Хлыст опускался снова и снова. Он жалил с яростью тысячи когтей, но Мартин Чандос после первого судорожного толчка не выказал никакого ответа. Он услышал смех и поднял лицо, покрытое крупными каплями пота.

Дон Карлос Эскивель Алькантара стоял, запрокинув голову, и из его открытого рта вырывался дикий смех.

— Ты находишь это забавным, испанский пес? — процедил сквозь зубы Мартин Чандос.

Дон Карлос обнаружил, что его веселье не позволяет ему говорить. Он махнул рукой, останавливая экзекуцию, и сказал, слегка отдышавшись:

— Твоя спина будет отмечена навсегда, чтобы англичане прочли судьбу, которая постигнет их, когда они попытаются влезть со своей торговлей на земли, принадлежащие Арагону и Кастилии! А теперь продолжим. Хуан!

Дикий смех испанца, едкий и жгучий, проникал глубоко в тело сквозь вспоротую кнутом кожу. Вскоре от спины несчастного пленника не осталось ничего, кроме сырой плоти, а кровь забрызгала орудие и палубу под ним. Мартин Чандос прикусил губу, стиснув зубы. Кнут продолжал подниматься и опускаться.

Как долго продолжалась эта порка, Мартин Чандос так и не узнал. Порой он терял сознание, и тогда солдаты выливали ему на спину ведра соленой воды, срывая невольный крик с его потрескавшихся губ. Боль высосала силы из его мышц и оставила безвольным и умирающим существом, распластанным поперек орудийной установки.

Испанский вельможа хохотал всю порку, хохотал не так, как смеется человек над какой-нибудь благопристойной шуткой. Запрокинув голову, он порывисто ревел или, глядя сквозь мокрые ресницы, хихикал снова и снова, когда плеть сворачивалась и падала с мокрым шлепком. Его веселье разъедало гордость человека, распростертого над пушкой, как кислота разъедает стекло, вытравливая его. Точно так же смех испанца разъедал Мартина Чандоса изнутри, добирался до самых потаенных уголков его существа, питался его болью и отчаяньем и становился с ними единым целым

В то время как Дон Карлос развлекался с капитаном корабля, матросы с большого черного «Мстителя» толпились под люками «Фортрайта», переносили груз инструментов на палубу и перекидывали их через борт в качающиеся на волнах баркасы для гребли к темному галеону.

Членов экипажа привязали спина к спине и заставили боком прижаться к поручням, где от толчка их швырнуло в голубые воды внизу. Там крюки с баркасов «Мстителя» зацепились за веревки, и их потащили по воде к черному кораблю, после чего, наполовину утонувших, подняли на борт и бросили в темноту трюма.

Хлыст упал на доски палубы. По жесту великолепно одетого идальго палач подбежал к веревочной лестнице.

Сунув руку в золотую табакерку и отпрвив коричневый порошок в тонкие аристократические ноздри, Дон Карлос Эскивель Алькантара уставился на окровавленную спину человека, висевшего над лафетом. На мгновение черное облако страстной ненависти исказило его высокомерное лицо. Он поднял свой ботинок и сильно ударил каблуком по щеке лежащего без сознания пленника.

— Считайте, что вам повезло, английский пес, — прошептал он. — За то, что ваши люди сделали с армадой, за то, что они сделали с испанскими подданными, — Дрейк в Дариене и Джон Хокинс в Сан-Хуан-де-Улуа, — я должен был вырвать ваше сердце и заставить вашу команду съесть его! — Он замолчал, тяжело дыша и крепко сжимая серебряную рукоятку длинного абордажного пистолета

тонкой смуглой рукой. Казалось, достаточно любой малости, чтобы пробудить Дона Карлоса к действию. Но солнце пригревало, и «Фортрайт» качался и нырял в вздымающиеся волны, и кровь непрерывно капала с неподвижного тела на палубу. Наконец Дон Карлос вздохнул, пожал плечами и повернулся к перилам.

Через час «Мститель» превратился в черную точку на горизонте, и маленький торговый корабль поплыл дальше, в то время как соленая вода медленно просачивалась в его прорехи и дыры, мягко и неотвратимо утягивая его вниз ко дну.

Мартин Чандос застонал от боли, терзавшей его большое тело. Он один раз попытался подняться, но при малейшем напряжении широкой израненной спины глаза его закатились. Стоя на раздвинутых ногах, он дергал за веревки, делавшие его пленником орудия, и чувствовал, что корабль оседает под ним.

Он пробормотал потрескавшимися губами:

— У меня нет сил. Этот дьявольский хлыст лишил меня всего!

После чего рухнул лицом вниз, словно эти слова лишили его последних сил. Его голова ударилась о медный бочонок, и он упал на колени.

Торговый корабль дрейфовал дальше, медленно погружаясь. Огромный красный шар солнца расцвел в оранжевом небе. Оно обожгло расколотые снарядами перила и доски полупалубы и бросило красный налет на мокрые борта большого коричневого корпуса. Далеко по левому борту слабое голубое пятно на горизонте выдавало остров Эспаньола. За горизонтом, в шестидесяти милях с подветренной стороны, лежала огромная Куба.

Волны толкались, ветер играл, и жалкие останки того, что ранее было ост-индским кораблем, вышедшим из Плимута, поплыло дальше.

Ближе к закату ветер переменился на северо-западный от Карибского моря к заливу. Он подхватил торговое судно, швыряя его с бока на бок, как пьяное. Волны хлестали по высоким доскам бака и заливали главную палубу бурлящей водой. Брызги разбивающихся волн осыпали человека, распластанного над пушкой, выводя его из оцепенения.

Мартин Чандос принюхался к поднимающемуся ветру, словно ястреб, почуявший добычу. Прядь каштановых волос упала ему на шею, обнажив торчащий нос, широкий рот и лицо цвета старой бронзы. Лазурь его глаз потемнела, сделав взгляд холодным и жестким.

Он тер связывающие его кожаные ремешки, но сумел только порезать запястья, и теперь тонкие кожаные полоски были насквозь пропитаны кровью. Он пытался дотянуться до них зубами, скалясь, словно дикий зверь, но не преуспел. От боли и беспомощного исступления он метался вправо и влево, дергался назад, пытаясь освободиться с помощью грубой силы.

В одном из таких судорожных толчков он обнаружил корабль, надвигающийся на него из-за умирающего солнца, черный и узкий, вырисовывающийся на фоне красного неба, как какое-то мифическое чудовище. Треугольный парус был туго натянут ветром, и матросский глаз Мартина Чандоса определил, что это небольшой барк. Его глаза пробежали по вантам к рваному черному флагу на верхушке мачты.

Мартин Чандос висел в стягивающих его ремнях и наблюдал, как буканьерский корабль приближается, ловко скользя между вздымающимися морскими валами и разворачиваясь, чтобы избежать столкновения с неуправляемым и тонущим «Фортрайтом».

Пиратский корабль развернулся бортом, и теперь человек у пушки мог прочесть позолоченную надпись

«Хасси» на его борту. Люди спускались по веревочным лестницам в раскачивающийся баркас — полуголые, с красными шарфами на головах, с пистолетами, заткнутыми за широкие кожаные пояса, и кривыми саблями, подвешенными на цепях. Весла выскользнули, спины согнулись. Лопасти весел погрузились в синюю воду и поднялись, чтобы снова упасть, а корабельная шлюпка заскользила по волнам.

Мартин Чандос увидел, как над расколотым поручнем палубы поднялась рука, а затем лицо. Потом пираты побежали по развалинам главной палубы.

Нож скользнул между медным стволом и его запястьем, разрезая ремни. Чей-то голос прорычал ему в ухо:

— Испанская работа, я узнаю ее где угодно!

Он попытался кивнуть и пробормотать что-то в знак согласия, но его не услышали. Они ловко соорудили из вантов стропу, в которую поместили его, перекинули через борт и осторожно опустили на тендер, который бился боком о борт «Фортрайта». Когда Мартин Чандос почувствовал влажный удар по своей кровоточащей спине, мир закружился вокруг него в круговерти воды и неба.

Мартин Чандос не почувствовал ни движения баркаса по воде, ни осторожных умелых рук, которые подняли его вверх мимо открытых крышек орудийных люков к резным перилам шлюпки. Эти руки поддерживали его, удерживая прямо на палубе. Спустившаяся по трапу женщина резко остановилась и уставилась на него в изумлении.

Хотя ее корабль и назывался «Потаскушкой», сама Лиззи Холлистер таковой не была. Ее широкий рот казался красным плодом под маленьким носом и темнофиолетовыми глазами, а густые черные волосы, рассыпавшиеся по плечам, сверкали красноватым блеском в лучах умирающего солнца. С крошечных ушей свисали серьги в виде ярких медных шариков, под стать толстым прядям раскрашенных металлических шариков, обвивавших нежную шею.

На ней была тонкая белая рубашка, заправленная в узкие черные бриджи, подпоясанные широким кожаным ремнем, в который была заткнута пара длинноствольных кремневых пистолетов. Ее длинные ноги, обнаженные ниже рваных краев бриджей, были обуты в ярко-красные сапоги из кордовской кожи.

Ее фиалковые глаза смотрели на человека, который поддерживал Мартина Чандоса. Он был крупным, с копной рыжеватых волос на груди и плечах. Два золотых кольца свисали с мочек его ушей. Он был совершенно лысым, и красный шрам, который тянулся по всей его правой щеке от губ до виска, был частично скрыт темно-красной бородой.

— Адский огонь! — хрипло произнесла она. — Это все, что там было, Редскар? Только один человек?

Гигант, стоявший рядом с Мартином Чандосом, ухмыльнулся.

— И даже он сейчас не в очень хорошем состоянии.

Ее блестящие глаза сверкнули в ответ на его похотливую ухмылку. Редскару Хадсону нравилась эта дерзкая Хойден, несмотря на то, что она, по слухам, была женщиной Санса Эспуара. В ней горел огонь, и вместе с тем она умела прислушиваться к голосу разума, Рауль Сан- Эспуар не случайно брал ее на свои рискованные предприятия, и Редскару Хадсону было приятно думать, что она достойна быть членом братства.

Лиззи подошла к поручням левого борта и уставилась на медленно тонущего Форрайта.

— От него нет никакой пользы, — пробормотала она. — Через несколько часов он окончательно пойдет на дно.

Редскар хмыкнул.

— Испанец, который разбил корабль, забрал груз и команду. Он наслаждался, избивая несчастного почти до смерти.

Лиззи повернулась и медленно обошла обмякшего Чандоса.

— Большой бык, — признала она. Ее фиалковые глаза изучали его широкую грудь, широкие плечи и длинные мускулистые руки, свисающие по бокам.

Редскар склонил голову.

— Все, что ему нужно, — мазь и бинты, Лиззи. Тогда он будет как новенький.

Ее лицо помрачнело, а красный рот, казалось, сжался еще плотнее. Она небрежно пожала плечами, но под широким кожаным поясом, который стягивал ее черные бриджи над округлыми бедрами, стало горячо.

Редскар уловил ее мысль.

— Я отведу его вниз, Лиззи. Это твой шанс оправдать название корабля и стать настоящим пиратом, как сам Гарри Морган. Они забирают своих женщин на корму, как военную добычу. Почему бы тебе не взять своего мужчину?

Лиззи Холлистер покачала головой, но глаза ее лихорадочно блестели.

— Будь прокляты твои глаза, Редскар Хадсон, которые видят то, чего нет! Отведи его вниз, в мою каюту. Я собираюсь его просто лечить, ясно? Он может знать то, что следует знать и нам.

Редскар приложил ко лбу костяшки пальцев и покачал головой.

— Конечно, Лиззи, конечно. Только для того, чтобы немного подлечить. Или подлечиться?

Его смех последовал за ней к трапу.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Мартин Чандос проснулся от прикосновения пальцев к израненной спине. Он лежал навзничь на койке в каюте, и прямо над ним поскрипывал железный корабельный фонарь. Подняв голову, он увидел широкий пролет кормовых окон, разделенных резными и позолоченными балками, над широкими подушками, приспособленными к просторному морскому сундуку, встроенному от переборки до переборки. На столе из красного дерева стояли медный ночной горшок и коробчатый морской компас по обе стороны от металлической лампы. За косыми окнами, словно черный туман, лежала ночь.

Мягкость пальцев, ласкавших спину, заставила его поднять голову, и он обнаружил, что смотрит в лицо женщины.

Ее губы изогнулись в улыбке.

— Никогда раньше не видел девушек, парень?

— Только не на...

Ее фиалковые глаза пристально смотрели на него из- под тонких слегка приподнятых бровей. Она поджала губы, и прикосновение ее рук стало жестким.

— Не на пиратском судне, как ты хотел сказать. Радуйся, что ты теперь под черным флагом, а не под красно-желтым испанским.

Ее волосы были черными и блестящими, с красноватыми отблесками. Она продолжала:

— Редскар рассказал мне, что сделал с тобой испанец. Вы направлялись на Ямайку, не так ли? Я не раз бросала якорь в Порт-Ройяле вместе с Морганом.

Мартин Чандос лежал тихо. Что толку рассказывать этой женщине-корсару об испанце, который разбил его корабль, загнал команду под палубу и бил его до тех пор, пока у него не пересохло горло от сдерживаемых криков?

Эта ненависть и жажда мести были его собственными, и он не мог разделить их с пиратом. Его молчание раздражало женщину. Она убрала руки и потянулась, выпрямляясь. В ее глазах появилось насмешливое выражение, когда она заметила направление его взгляда. Когда эже его взгляд, не удержавшись, скользнул ниже, не стала сдерживаться и она, громко расхохотавшись:

— Ты ведь уже несколько недель не был в Англии, парень?

Мартин Чандос покраснел и, повернувшись, уткнулся лицом в предплечье. Он услышал, как она опустилась на колени, а потом ее теплые руки коснулись его обнаженных плеч.

— Не обращай внимания на Лиззи. Язык у меня такой же острый, как и кинжал. Мне нужны они оба, чтобы держать все под контролем. Расскажи Лиззи, что случилось. Ты хозяин «Фортрайта» из Бристоля с грузом инструментов для ямайских плантаций?

— Из Плимута, — поправил он, — я вложил в этот корабль и содержимое его трюмов все свое наследство, каждый медный фартинг, что оставил мне отец. И это сделал со мной испанец. В мирное время между нашими странами. Потопить мирное грузовое судно, стрелять в человека, который не хотел причинить ему никакого вреда! С таким же успехом он мог бы быть одним из ваших соратников, летящим под черным флагом.

Женщина поднялась с колен и встала, сжав смуглые руки в крепкие маленькие кулачки.

— С таким же успехом я могла бы быть одним из ему подобных, да?

— Да! Проклятый пират, вот кто он был! Высокий, с худым лицом и красными губами, его смех я буду помнить до самого ада. Эта плеть играла на моей спине мелодию, какую мог бы сыграть сам Хоб-Гоб на высотах над Кенмаром. И при каждом ударе он смеялся. Я сказал, что он пират, а это значит, что он, как ты, только более честный.

Лиззи Холлистер застыла.

— Пират! Пират! Прекрасные слова от человека, который обязан нам жизнью. — Одной рукой она вытащила из-за пояса тонкий кинжал. — Я собираюсь вырезать свое имя на спине, которую хлестал испанец, чтобы научить тебя хорошим манерам, жалкий придурок. Только потому, что я женщина, не думай, что я не могу постоять за честь береговых братьев!

Она уколола его острием кинжала. Ее глаза были яркими и жесткими, а рот скривился в одну сторону. Прикосновение этого кинжала возродило ярость в Мартине Чандосе. Превозмогая боль, он развернулся и обрушил тяжелый удар правой руки на женщину, отбросив ее на дюжину футов. Она упала на голые деревянные доски с глухим стуком, от которого содрогнулась каюта.

А потом она зарычала, подняла кинжал и бросилась на него.

— Ни один мужчина не поднимет руку на Лиззи Холлистер! Я сделаю больше, чем просто вырежу свое имя на твоей коже! Я напишу под ним твою эпитафию!

Мартин Чандос повернулся и протянул руки, борясь с разъедавшей его болью. Он схватил ее за запястья и сбил с ног, так что она рухнула на него на узкой койке. Ее колени он придавил своей ногой, уверенный, что на этом сопротивление и закончится.

И обнаружил, что поймал дикую кошку. На мгновение он ощутил мягкость ее плоти, а затем она вцепилась в него, выронив кинжал, царапая ногтями лицо, откинулась назад и боком прижалась к его ногам и сжала пальцы. Дыхание ее участилось, и Мартину Чандосу оно показалось до странности сладким.

Он был слаб от шока и потери крови. Он обнял ее на мгновение, но в ней была сила тигрицы. Ее ногти впились ему в щеки, белые зубы вонзились в плечо так, что брызнула кровь, а потом она спрыгнула с него и встала у койки.

Лиззи Холлистер широко раскрытыми глазами смотрела на багровые раны на его щеках. В ней бушевали гнев и смутный, пугающий голод.

— Я должна закончить работу, начатую испанцем? Или, может быть, ты бы предпочел принять лечение от него? Он вспорол бы тебе живот, прибил часть кишок к мачте и заставил бы плясать по палубе, пока твои внутренности не разложатся на досках. Хочешь, чтобы я сделала это с тобой?

Его голова качнулась по одеялу, расстеленному на койке. Лицо побелело, но губы были сложены в мрачную улыбку.

— Фаш! Делай, что хочешь! Я потерял все. Почему я должен цепляться за жизнь?

Она уставилась на него, уперев руки в бока. А потом развернулась и прошла по настилу под вырубленными вручную балками, с которых на скрипучих цепях свисали корабельные фонари. Мартин Чандос смотрел ей вслед и думал: «Какая же она прекрасная, несмотря на то, что кажется кровной сестрой дьяволу! Если бы она не была пиратской девкой, она была бы чем-то, что приходит к мужчине во сне».

Она стояла у кормового иллюминатора, и на нее падал умирающий солнечный свет.