Джек Уильямсон "Госпожа света"

ГЛАВА 1. ГРОБ С ДИНАМИТОМ

— ВСЕ НА БОРТ специального кладбища! — провозгласил Эрик Локлин с присущим ему чёрным юмором. Я попытался улыбнуться ему, но был настолько напряжен, что эффект, скорее всего, получился жалким, потому что Эрик быстро обернулся и любезно поинтересовался, не нужно ли мне нюхательной соли. — Природа — ужасная бестолочь, — продолжал он в той же мрачной манере. — Надо с облегчением оставить всё позади и посмотреть, не слепил ли Создатель — или Эволюция, если тебе так приятнее — какую-то другую планету. А коли старый катафалк подведёт, то стоит задуматься о том, что мы вообще собой представляем. Несколько грязных фунтов протоплазменной слизи, намазанных на остов из минеральных солей!

Он усмехнулся и дёрнул головой в своей давней своеобразной манере.

Я знал Эрика Локлина так долго и столь хорошо, что не воспринимал его серьёзно. Его резкий язвительный пессимизм притворен — всего лишь маска, которую тот носил, защищаясь от жестоких насмешек. По характеру же он был тонко чувствующим и деликатным идеалистом, спрятавшимся под плащом показного цинизма.

Воистину не было человека более полного энтузиазма от нашего сумасшедшего предприятия, чем Эрик. Хотя он высмеял его с самого начала. Со дня, когда мы приступили к подъёму каркасных ферм ракеты, он обозвал наше средство передвижения «динамитным гробом». Но, несмотря на все его мрачные речи, он никогда даже не заикался, что бросит проект.

Стояло ранее лето 1930 года. Просторы прерии густо зеленели новой травой; неудержимое, всепобеждающее наступление изумрудного цвета пятнали тёмные крапины пасущегося скота. Мягкий ветер, проносясь под прозрачным небом ,дышал прохладой и бодрил. Несмотря на бесчувственную насмешку Эрика, земля вдруг стала мила для меня. К собственному удивлению, я находил, что избегаю мыслей о столь опрометчивом прощании с нею.

Мы только что вышли из разваливающегося, побитого погодой старого ранчо, в котором я жил в течение многих лет, пока не обустроил новое ранчо в десятке миль отсюда возле станции железной дороги. Старый дом полосой в ярд окружала густая зелень белых акаций — единственных деревьев на многие квадратные мили открытого простора восточного Нью-Мексико.

И ракета, которую Эрик наградил названием «динамитный гроб», вырастала блестящим корпусом прямо за массивом тёмно-зелёной листвы. Утренний

солнечный свет слепящим нестерпимым блеском горел на пластинах из отполированной бериллиевой бронзы и на широких иллюминаторах из чистого переплавленного кварца.

Приземистая и массивная ракета представляла собой толстую металлическую трубу, увенчанную куполом. В цилиндрической части размещались полные баки секретного жидкого топлива, смесительная камера и мощный насос, и реактивный двигатель. А в куполе наверху, за сияющими иллюминаторами располагалась наша тесная каюта.

Я закрыл дверь старого доброго дома, и Эрик обогнав меня легкими шагами, направился к великолепному корпусу ракеты.

— Час икс в восемь семнадцать, — сказал он, бросив взгляд на часы на запястье. — У нас есть всего двадцать девять минут. Время подняться на борт, проверить насос, составить завещания и прочесть молитвы. Во всяком случае, устроим себе уникальный похоронный салют. Сам Аттила с его золотым саркофагом даже не мечтали об аттракционе, сравнимом с тем, какой мы тут организовали!

В его походке сквозило очевидное нетерпение, когда он шагал вначале к деревьям, а потом к трапу из тонких металлических ступенек и венчающему его воздушному шлюзу в середине купола.

Эрик был крупным парнем. Шести футов в высоту, два в плечах и плотного телосложения. Он всегда казался медлительным, почти неуклюжим, хотя это была обманчивая неторопливость. И я не знал ни одного человека, способного его остановить. Смуглая кожа, темные волосы. Его серые глаза сохраняли серьёзность, даже когда он отпускал очередную шутку чёрного юмора. Тридцати одного года от роду, он был красив той суровой красотой, какой красив любой могучий мужчина.

Я любил Эрика Локлина, как мог бы любить собственного сына. И относился к нему почти как к сыну. С его отцом, доктором Алвином Локлином, мы были соседями в Йеле, много лет назад, пока наши отношения не окончательно оборвались, когда вскоре после завершение учёбы мне пришлось отбыть на Запад — сменить климат, ради моего здоровья. Мальчиком и юношей Эрик был частым гостем на моём ранчо.

 Когда доктор Локлин умер, оказалось, что он долгое время исследовал проблемы конструирования ракет и занимался созданием ракетного топлива. Эрик, естественно, пришёл ко мне, Вернону Хигдону, с планами и моделями отца. Он предложил построить экспериментальный образец ракеты и предпринять путешествие на Луну.

Хотя поначалу я отнёсся к его идее скептически, но вскоре разделил горячий, хоть и тщательно скрываемый, энтузиазм молодого инженера. Я сумел найти восемь тысяч долларов, необходимых для постройки ракеты. А заброшенное старое ранчо показалось мне наилучшим местом для строительства космического корабля, чтобы не привлекать толпы любопытных.

Вчера месяцы работы подошли к концу, временный ангар над ракетой был разобран и несколько нанятых механиков отправлены на главное ранчо, чтобы потом самостоятельно добраться до железнодорожной станции и цивилизации.

Не должно было остаться ни одного свидетеля взлёта, за исключением нескольких любопытных коровьих стад, которым случилось бы наблюдать издалека за этим удивительным экспериментом.

Эрик первым поднялся на борт по хлипкой лесенке. Он ненадолго задержался на небольшой металлической площадке возле входа в воздушный шлюз и пробормотал:

— Прощай, старый мир... и храни тебя Аллах!

 Затем он нагнулся, принялся вращать штурвал, и тяжёлая наружная створка люка качнулась, отворяясь.

Он легкомысленно запрыгнул в отсек; я услышал лязг открывающейся внутренней створки шлюза. Тут же он пригласил меня последовать за ним.

ВСКОРЕ Я ОЧУТИЛСЯ в десятифутовом куполе. Его пол и стены покрывали тщательно разработанные амортизаторы, чтобы поглощать толчки и давление при ускорении. Тут находилось множество сложных навигационных приборов и баллоны с кислородом, чтобы восполнять жизненно важный элемент воздуха, герметичные банки с пищей и несколько предметов личного пользования, которые мы смогли позволить себе прихватить на борт.

Эрик спустился в люк в полу, в последний раз проверил камеру смешения, в которой в нужных пропорциях соединялись химикаты из резервуаров для образования секретного топлива доктора Локлина, и мощный насос, который нагнетал полученную смесь в камеры сгорания, несмотря на противодействующее давление.

 Я обнаружил, что меня охватило странное равнодушие. Весь предыдущий день я дико волновался, переполненный сумасшедшим энтузиазмом в ожидании предстоящего приключения. Сейчас же я ощущал странное безразличие. Я стоял у борта у кварцевых обзорных панелей, невидящим взором уставившись на старый, разбитый временем дом с тёмными деревьями и широкие, испещрённые стадами, зеленые просторы, равнины, залитые солнечным светом. Я припоминаю, что начал механически считать штабеля досок, оставшихся от разрушенного ангара, в котором мы строили ракету, и что забыл их число до того, как закончил.

Эрик напугал меня, когда выскочил обратно в купол.

— Время произнести последние слова и записать их для потомков! — воскликнул он. — Двигатели зажгутся через три минуты!

Бросив последний рассеянный и печальный взгляд на безмятежный и любимый мир за окнами, я улёгся на подушки, предназначенные защищать мои конечности от ударов. Я видел, как Эрик делает то же самое.

Затем, казалось, прошла вечность. Моё сердце стучало очень громко, и поначалу каждый его удар казался начинающимся взрывом. Я вспомнил, что хотел что-то сказать Эрику, но не мог припомнить, что именно. Но даже если бы вспомнил, во рту у меня было так сухо, что я не смог бы выговорить ни слова.

Наконец, когда я думал, что запускающий ракету механизм, должно быть, испортился, мне показалось, что меня неожиданно прижало к полу жестокой сокрушительной тяжестью. Мое тело, казалось, было сделано из свинца; я напрягался, тщетно стараясь устроиться поудобнее. Дыхание буквально выдавило из моих лёгких. Я не мог расправить грудную клетку, чтобы снова вздохнуть. Я чувствовал себя так, словно меня придавил к полу злой великан.

По барабанным перепонкам ударил визгливый громогласный рёв — ревущие раскалённые газы из нескольких выхлопных труб.

Мучительное невыносимое давление, казалось, длилось столетия, полные боли. Затем вдруг раздался оглушительный раскат грома. Из люка в двигательный отсек вырвалась искра голубоватого пламени. Ракета, по-видимому, резко крутанулась, так что меня отбросило к амортизированной стенке.

Пронзительный визг ревущих реактивных двигателей быстро смолк. Тесное пространство вокруг меня затопила полная тишина. В то же время казалось, что весь мой вес пропал. Я плавал над подушкой, испытывая неописуемое и не сказать чтоб приятное ощущение полной невесомости.

«Что-то сломалось!» — пробормотал Эрик.

Я обернулся и посмотрел на него. Его лицо было белым, а на виске наливался кровью синяк, видимо, он ударился головой о какой-то прибор, когда ракета вильнула. Очевидно, мы свободно падали в пространстве, потому что, казалось, не имели веса. Эрик, пробираясь к люку, из которого вырвалась искра голубого пламени, пересек каюту, как будто учился плавать. Он достиг люка, пролез в него, исчезнув из моего поля зрения.

Мой взгляд скользнул к одному из кварцевых иллюминаторов, и я не мог сдержать возгласа изумления. По ту сторону было межпланетное пространство!

Глубоко, абсолютно чёрное небо. Горячие, яркие точки света на нём — звёзды, разноцветные сияющие точки. Среди сверкающих драгоценных камней и звёзд протянулись тусклые серебряные вуали и ажурные узоры далеких туманностей. Божественный свет, странный и чудесный, за пределами понимания!

Я взглянул в другой иллюминатор. В него было видно Землю. Огромный пятнистый шар светился туманно-зеленоватым светом. Знакомые линии континентов просвечивали сквозь этот туман. Одна её сторона была тёмной, другая ярко сияла в лучах Солнца.

Я даже не пытался смотреть на само Солнце, иначе оно ослепило бы меня. Эрик услышал мой крик восторга.

—  В чём дело, Хигдон? — поинтересовался он.

Я рассказал ему, что увидел. И сразу же снизу донёсся его голос.

—  Мы застряли на борту корабля и просидим тут, пока рак на горе не свистнет, — сообщил он. — Насос и камера смешения сгорели к божьей маме! Огонь как-то проник через шлюзы. Полагаю, в камере сгорания оказалось слишком жарко. Топливо в насосе и в камере смешения взорвалось.

—  Ты можешь это исправить? — закричал я.

—  Дьявол это исправит! — взорвался он. — Нечего больше чинить, тут лишь несколько обломков перекрученной стали. Я удивлён, как ещё не лопнуло ничего в обшивке и у нас нет утечки воздуха! Нам ничего не сделать, только сидеть и ждать, пока что-нибудь не случится. Или ты можешь позвонить в гараж и попросить выслать эвакуатор, чтобы взял нас на буксир!

Со сжавшимся сердцем я добрался до люка и заглянул в него. Единственного взгляда на скрученные и почерневшие обломки механизма было достаточно, чтобы убедить меня, что вопрос восстановления не стоит.

Вскоре Эрик устало влез обратно, чтобы присоединиться ко мне.

Проходили часы, время от времени мы снимали показания с навигационных приборов. Так как в течение этого времени Земля за нами продолжала уменьшаться, значит, мы улетали в бездну ледяного космического вакуума. Затем какое-то время размер Земли оставался постоянным. Вскоре наши вычисление показали, что ракета, благодаря повороту в последний момент перед остановкой двигателей и совместному притяжению Солнца и Луны, легла на регулярную орбиту вокруг Земли, на среднем удалении примерно в восемьдесят тысяч миль.

Корабль стал второй Луной! Нашей судьбой должно было стать многовековое, бесконечное вращение вокруг Земли в холодной и безвоздушной пустоте космоса.

— И впрямь динамитный гроб, — вновь заговорил Эрик. — Какой склеп мог бы оказаться надёжнее, чем корабль вне пределов досягаемости стихий и городских хулиганов? Наше положение, безусловно, заставило бы древнеегипетскую мумию позеленеть от зависти!.. Однако знаешь, я сожалею, что старый насос взорвался. У нас был прекрасный шанс добраться до Луны… Я, действительно, хотел увидеть немножко больше в жизни, прежде чем её закончить. В любом случае, мы дали Госпоже Удаче хорошее представление!

Ничто не сказало бы об истинной природе Эрика Локлина лучше, чем его смешок, а потом он импульсивно сжал мою руку и принялся очерчивать созвездия в волшебной ювелирной витрине пустоты.

Я не могу углубляться в детали последующих дней — когда я оглядываюсь назад, они кажутся столетием кошмарного сна. В первые несколько часов всё было довольно сносно. Но вскоре воздух стал портиться, и даже свежий кислород из баллонов с трудом делал его пригодным для дыхания. Наше оборудование для переработки отходов оказалось примитивным и непригодным. Вскоре мы оба стали очень вялыми, с трудом способными двигаться даже в наших стеснённых условиях. И мы испытывали мучения от удушья, задыхаясь, дыша с трудом, сражаясь за вдох, шатаясь от головокружения.

Наконец, не будучи в силах дольше терпеть, я решил покинуть ракету через воздушный шлюз. Я знал, что невообразимый холод космоса и полная потеря воздуха могут очень быстро прекратить мои страдания. Но я уже был слишком слаб, чтобы отворить тяжелые створки. А Эрик отказывался помочь мне покинуть корабль.

— Не весело, — слабо вздохнул он, — остаться… здесь. Но ты — моя… поддержка. Ты не уйдёшь… пока ты… знаешь… это!

Я оставил попытку. В течение некоторого времени я, должно быть, пребывал без чувств. Потом Эрик затряс меня за плечо, пытаясь что-то прошептать, звучавшее как похмельный бред.

— Свет… свет! Кто-то… приближается! Смотри!

ГЛАВА 2. ШАРОСОН. ГОСПОЖА СВЕТА

СКОЛЬ БЕЗУМНЫ И невозможны не были бы слова Эрика, я слабо потянулся к ближайшему кварцевому иллюминатору. Я видел только холод и ужасающее великолепие пустой бездны, далеко-далеко украшенной вуалью, и холодные звезды. Я отшатнулся от её божественного великолепия с мыслью, что никогда больше не увижу ничего подобного.

Эрик с трудом проплыл через купол и с шипением стравил последние несколько фунтов бесценного кислорода из стального цилиндра. Дуновение драгоценного газа было подобно бодрящему сквознячку.

Затем он оказался возле меня, указывая на вышитую звёздами ткань космоса.

— Смотри! — прошептал он голосом, что звучал немного громче моего. — Ракета поворачивается. Скоро ты увидишь человеческое существо!

Действительно, корабль медленно вращался, подобно маленькой планете в пустоте. В окне медленно и величественно проплывали сверкающие созвездия. Затем в луче зрения оказалась невероятная вещь.

Женщина или девушка... Она быстро плыла к нам через абсолютную пустоту космоса и была совсем близко, возможно, в сорока футах от иллюминатора, медленно подплывая всё ближе и ближе. Я мог бы рассмотреть каждую деталь её превосходной фигуры и её странной, фантастической одежды и снаряжения.

На фоне абсолютной черноты космоса её белое тело казалось почти светящимся само по себе... Вот почему, думаю, Эрик впоследствии назвал её Госпожой света.

Изящная, чётко вылепленная статуэтка, она была обёрнута в прозрачную ткань сверкающей зелени, в дымчатую паутинку изумрудного пламени. Зелёную просвечивающую тунику придерживал на тонкой талии необычный пояс, усыпанный крохотными рубиновыми вставками, выглядевший так, словно был сделан из отполированного серебра. В белой руке она сжимала длинный тонкий посох или жезл из ярко-зелёного кристалла, из него между её утончённых пальчиков выступали маленькие серебряные штифты.

Её окружала слабая дымка или ореол фиолетового свечения — она плыла в маленьком облачке фиолетового света, что двигалось вместе с ней. Нижний конец изумрудного жезла был направлен за её спину, и из него вырывались маленькие изменчивые струйки яркого белого пламени — почему-то у меня создалось впечатление, что белое пламя было двигателем, который толкал её так же, как пламенные дюзы нашей ракеты выбросили нас с Земли.

Солнечно-золотые волосы обрамляли её милую головку. Она смотрела на нас с большим интересом и удивлением. Её большие глаза были глубокого синего цвета, как крупные сапфиры — но не каменно-холодные, а тёплые и мягкие.

Она медленно подплывала ближе, окутанная чудесной аурой фиолетового света, пока не добралась до кварцевого иллюминатора купола ракеты, уставившись на нас во все глаза, как и мы на неё.

Поначалу мой разум был сбит с толку невероятным чудом. Но я сию же минуту заговорил.

— Этого не может быть! — выпалил я. — Эрик, это галлюцинация! Она противоречит всему, что мы знаем о космосе. Там жизнь невозможна! Температура невообразимо низкая — сотни градусов ниже нуля! Там нет воздуха, нет кислорода для поддержания жизни. И вакуум космоса быстро вытянул бы всю влагу из любого живого организма. Всё живое должно иссохнуть и замерзнуть прежде…

— Может, всё так и есть, Хигдон! — задыхаясь, перебил Эрик. — В день Страшного суда ты попробуешь доказать, что ангелы не могут летать, потому что воздух в небесах недостаточно плотный. Смотри…

Его голос вновь затих, потому что он уже вновь жадно пожирал взглядом лучезарное чудо по ту сторону стекла.

Странная девушка плыла рядом с нами, разглядывая ракету с восхищённым любопытством, а потом она неожиданно простёрла кисть своей белой руки прямо к Земле. Она посмотрела на нас с вопросом в глазах.

Я на миг растерялся — я отупел от недостатка воздуха в ракете. Но Эрик тут же кивнул. Он широким жестом обвёл нас вместе с ракетой и затем указал в направлении Земли.

— Она спрашивает, откуда мы пришли, — перевёл он мне.

Внезапно он смолк. Я видел, как он и эта удивительная жительница космоса смотрели в глаза друг другу — серьёзно, страстно, жадно, словно в непонятном экстазе. Девушка не шевелилась. Её прекрасные щёчки, казалось, слегка зарумянились, и карминные губы невольно разошлись, чуть открыв блестящие зубы. Эрик выглядел необычайно бледным. Его взгляд был прикован к девушке; казалось, ему с трудом удавалось дышать.

Я чувствовал почти физический ток, текущий между ними.

Должно быть, прошли минуты, пока Эрик и девушка пребывали недвижны в непонятном единении. Я догадывался, что мы быстро расходуем последнюю порцию кислорода, которую Эрик выпустил, показывая мне девушку. Воздух становился непригодным для дыхания. Я расслабился, плавая в невесомости в куполе, мучительно задыхаясь при каждом вдохе.

Внезапно показалось, что Эрик потерял сознание. Его тёмные глаза закрылись, лицо побледнело ещё сильнее, и он кувыркнулся возле окна. Это было удушье, от которого, я боялся, он никогда не восстанет.

Я потащился к нему. Он всё же дышал, хотя очень слабо. Его пульс пугающе замедлился. Его руки заледенели, и я попытался растереть их. Но моё собственное тело налилось свинцовой тяжестью. У меня сильно кружилась голова, я боялся, что могу в любой миг потерять сознание.

Погрузившись на какое-то время в тупую апатию от удушья и безысходности, я позабыл об удивительном существе, что плавало за иллюминатором. Но тут моё внимание привлёк звук ударов. Я оглянулся и увидел, что она с тревогой всматривалась сквозь хрустальное стекло и стучала изумрудным жезлом по металлической стенке ракеты.

Сострадание и страх наполняли её глубокие синие глаза; выражение печали лежало на милом лице. В этот миг я и полюбил её. Я знал, что она была самой человечностью, самой добротой. Я всё ещё испытывал удивление, но первое потрясение, которое я испытал при её появлении, прошло. Её белые руки делали странные жесты, словно она вплывала в открытое кварцевое окно, входя в ракету. Он хотела войти внутрь!

Я указал на массивный механизм воздушного шлюза на вершине купола. Она немедленно подняла на него взгляд и тут же понимающе кивнула. Белое пламя вырвалось из изумрудного жезла, и она скрылась из виду, направившись ко входу.

Меня качало. В глазах потемнело от удушья. Напряжением всей воли борясь со свинцовой тяжестью, что овладевала мной, я потащился к штурвалам, что управляли тяжёлыми створками, начал вращать их, чтобы герметизировать внутреннюю и открыть наружную.

Я чувствовал, что каждое движение могло стать последним. Но наконец цель была достигнута. Наблюдая сквозь овальную вставку кварца во внутренней створке, я видел, что странная девушка скользнула в шлюз. Тогда я взялся за тяжкий труд, пытаясь запереть внешнюю дверь и открыть внутреннюю. В одиночку я никогда не смог бы завершить его. Но внезапно пришедший в сознание Эрик подобрался ко мне, молча присоединяясь к работе.

Потом внутренняя дверь открылась, и невероятная девушка спустилась к нам. С тупой болью во всём теле от абсолютного изнурения, я уже не думал о том, с какой целью она сюда пришла. Но откуда-то я знал, что она хотела бы нас спасти.

Эрик снова свалился без чувств. Я же взглядом пожирал незнакомку.

Её тонкие белые пальцы немного поиграли с тонкими серебряными клавишами или штифтами, выходящими из верхнего конца зелёного кристаллического жезла, в котором, возможно, был дюйм в диаметре и пять футов длины.

Ослепительно сверкающее, сине-зелёное сияние появилось над нижним концом посоха. Я услышал идущий оттуда странный шипящий или шепчущий звук. Затем мои ноздри почуяли аромат самого свежего, безупречно чистого воздуха, каким я когда-либо дышал.

ДРОЖА ОТ ЖАЖДЫ, я наклонился вперед, втягивая полную грудь прохладного сладчайшего воздуха, который, как по волшебству, исходил из конца зелёного жезла, снова и снова заполняя мои лёгкие, едва не разрывая их. Эффект был потрясающим. Подавленность и тяжесть, казалось, выскальзывали из меня. Разум прояснился. Я чувствовал, как быстрее забилось сердце, гоня свежую кровь по всему измученному телу. Я испытывал чудесную волну новой силы и бодрости.

Эрик до сих пор не очнулся, неподвижно болтаясь в воздухе. Чудесная девушка протянула изящную руку и бережно втянула его в тонкую дымку фиолетового свечения, что омывало её, двигаясь вместе с её телом. Поддерживая его на сгибе руки, в которой держала изумрудный жезл, другой тонкой рукой она ласково погладила его лоб. Её большие глаза смотрели на него сверху вниз с выражением участия.

Затем его тёмные глаза медленно открылись. Слабая улыбка скользнула по суровому лицу… и он уставился на незнакомку…

— Спасибо за свежий воздух, — медленно заговорил он, выскальзывая из её рук, чтобы обернуться, жадным взглядом впитывая её красоту. — Он никогда не был более желанным! — Судя по всему, Эрик пришел в себя.

Девушка забавно поджала губы. Вскоре мы услышали её низкий, неуверенный, чарующий голос.

— Спасси паcаве ше воc’т’х? — она вопросительно повторила это неcколько раз, прежде чем до меня дошло, что она подражает словам Эрика, пытаясь произнести: «Спасибо за свежий воздух.

— Она хочет поговорить, и не знает как! — воскликнул я.

— Естественно, не знает, — согласился Эрик. — Вопрос языка явно не вставал в космосе, где нет воздуха, чтобы переносить звуковые волны. Это ясно... — тут он задумался. — Можем попробовать картинки.

Он пошарил в кармане одежды, в итоге выудив ручку и следом блокнот. Огромные синие глаза девушки следили за его руками с неослабевающим интересом, в то время как Эрик отвинтил колпачок ручки, встряхнул её, чтобы подкачать чернила, и на чистом листе начал грубо набрасывать внутреннее устройство ракеты.

Понаблюдав немного за чрезвычайно примитивным рисованием Эрика, она с улыбкой нетерпеливо забрала у него ручку. После краткого обследования она покачала головой и отдала обратно, словно та была бесполезна. Затем она подняла тонкий зелёный стержень, который принесла с собой, направила на дальнюю стенку тесного отсека и жестом пригласила нас наблюдать.

Её тонкие пальцы летали над маленькими серебряными клавишами или выступами в верхней части жезла. Бледный мерцающий луч бело-голубого света засиял на его конце. И появился луч, собравшийся в бешено крутящийся вихрь голубоватого пламени, которое медленно разгорелось до яркого сверкания, пока девушка продолжала нажимать тонкие стержни.

Внезапно бледный луч вспыхнул. Вращающаяся спираль голубого пламени исчезла. И там, где свет был наиболее интенсивным, на полу отсека появились два крошечных блестящих предмета — как будто созданные волшебной палочкой. Девушка плавно скользнула вперёд, подхватила маленькие штучки, сделанные ею так чудесно. Каждая из них состояла из двух тонких дисков, возможно, в дюйм диаметром, из тёмной густо-синей субстанции, напоминающей полированные окислы меди, или так называемый лазурит — парные диски соединялись, как соединяются наушники, тонкой блестящей чёрной лентой.

Один экземпляр она установила на голове Эрика, синие диски прижались к его лбу, чёрный эластичный шнур обернутый вокруг головы удерживал их вместе. А другой она быстро прилепила к моей голове.

— Теперь мы можем говорить. Я хочу, чтобы вы рассказали мне, кто вы, о том, откуда вы пришли и куда вы собираетесь.

Слова исходили от милой девушка и звучали отчетливо, как любая произносимая речь — хотя её губы не двигались! Я даже представил очень приятное звучание её голоса, хотя и знал, что на самом деле она не говорила. Это было удивительно.

—  Что это? — с удивлением спросил я.

Снова голос девушки, казалось, пришёл ко мне, хотя я знал, что она в действительности не говорит:

— Это устройство, которое усовершенствовали мои праотцы, когда впервые пришли в пустоту с древней планеты, что была их домом. Оно переводит волны мозга в вибрации, которые проникают сквозь пустое пространство, или принимает эти вибрации и переводит их обратно в такую форму, что мозг может принимать их.

—  И как ты его сделала?

—  Я притянула из пространства итлан, зафиксировала флюиды энергии в структуре, которая называется материя, потому что материя и энергия — это одно и то же…

—  Интересный предмет для начала разговора, — встрял Эрик, наградив меня диким взглядом. — Я полагаю, будет гораздо приятнее поговорить о чём-нибудь более насущном — о таблице умножения, например?

Девушка улыбнулась ему.

— О чем ты хочешь поговорить? — я скорее ощутил, чем услышал, её вопрос.

Он довольно долго странно смотрел на неё. И ничего не сказал. Но она должна была понять что-то из его мыслей. Потому что она улыбнулась, как будто обрадовалась. И её слова донеслись до меня:

—  Это и вправду куда более интересно!

Эрик слегка покраснел и опустил глаза.

— Вы пришли с Земли? — слова девушки, или, возможно, я мог бы сказать, мысленные образы, тут же достигли моего мозга. — Зачем вы пришли? Что вы искали? Вы не знали об опасности, что поджидает вас, если покинуть ваш мир на такой примитивной технике?

—  Да, мы знали, что это не будет прогулкой группы воскресной школы, — ответил Эрик. — И, верно, мы пришли с Земли. Мы пытались достигнуть Луны... И мы добрались бы до неё, если бы не взорвался чёртов насос. Но ты знаешь, я полностью доволен тем, что всё так случилось — ведь мы нашли тебя.

Она встретила его спокойный взгляд, открыто улыбнулась в ответ.

— Смело, — мысленно ответила она. — Это был смелый, но глупый поступок.

—  Теперь, — продолжал Эрик, — скажи нам, откуда ты пришла, и как ты пришла, чтобы найти нас.

— Я расскажу тебе, — прилетел ответ, — если мне позволит время. Но мне, возможно, придётся скоро покинуть вас. Придя к вам, я нарушила закон моего

народа. И есть тот, кто претендует на меня, кто очень ревностно следит за мной. Он может обнаружить, что я ушла со своего места, и пойти меня искать. Для меня это не вопрос. Но его приход мог бы означать большую опасность для вас. Его гнев — это не мелочь!

— Не переживай о нас, — ответил ей Эрик. — Наши жизни не повод для великого беспокойства, в текущих обстоятельствах тем более. Но признавая, что это не моё дело, кто этот буян?

— Подожди, — пришло мысленное сообщение от девушки, — и я расскажу тебе о моём народе и о себе. Это удивит тебя, потому что долгие тысячелетия прошли с тех пор, как мои праотцы жили на планете, как вы... А если, как я опасаюсь, он придёт, пока я рассказываю историю, мне придётся очень постараться, чтобы спасти вас. —  Она надолго замолчала, глядя на Эрика, и странный свет горел в её синих глазах. А потом покачала головой. —  Нет, — продолжала она, — опасность чересчур велика. Его могущество второе после мощи Люроса. А Люрос, хотя и мой друг, слишком стар, чтобы беспокоиться о моих проблемах. Я починю вашу сломавшуюся машину, так что вы сможете вернуться на вашу планету — с силой итлана это займёт лишь минуту. После чего я оставлю вас, пока не пришёл Керак. — И через секунду прибавила, обращаясь к одному Эрику: —  Хотя мне жаль, что я больше тебя не увижу.

Эрик вопросительно и жалобно взглянул на меня.

—  Поддерживаю, — сказал я ему. Он немедленно улыбнулся во весь рот.

— Тогда мы остаёмся, — ментально обратился  он к девушке. — Ты не смогла бы затащить нас назад в старый мир и десятитонным трактором! А если Керак, как ты его называешь, объявится, попьём лекарства. И, на всякий случай, как тебя зовут? — добавил он.

— Я рада, что ты остаёшься, — прилетело от девушки, — Я знала, ты бы остался. Керак не повредит тебе, если я сумею быть осторожной. И меня зовут Шаросон. Вот что мне хотелось бы рассказать тебе о моём народе и о себе.

Конец ознакомительного фрагмента