Эдгар Райс Берроуз "За самой далёкой звездой"

На Земле он был летчиком и погиб в самом начале второй мировой войны, но чудесным образом материализовался в человеческом теле на далекой планете Полод, где уже вторую сотню лет идет война. Война между Унисом и Капаром на полное истощение и уничтожение, и конца ей не видно. Ему дали новое имя Тагор, и он снова стал летчиком…

ПРОЛОГ

ПОСЛЕ ЗАТЯНУВШЕГОСЯ ОБИЛЬНОГО обеда на вечеринке в Даймонд Хэд, мы удобно устроились в мягких креслах, и разговор зашел о легендах и суевериях древних гавайцев. Среди присустсвующих оказалось много старожилов этих мест, и немало тех, в чьих жилах американская кровь смешалась с гавайской. Они были знатоками местных поверий, и мы с удовольствием слушали их рассказы.

Большинство гавайских легенд весьма наивны, хотя порой занимательны, зато многие из местных суеверий чрезвычайно жестоки и зловещи.

Сам я не отношусь к категории впечатлительных и суеверных людей, и не очень-то верю в существование призраков, так что все услышанное в тот вечер воспринял, скорее, как увлекательные сказки. И никто не сможет меня убедить в том, что они как-то связаны с последовавшими происшествиями той ночи.

Я забыл об этих рассказах сразу же, как только за мной закрылась дверь гостеприимного дома наших друзей, и даже не знаю, зачем упомянул сейчас о них, — может потому, что они некоторым образом относятся к удивительным и загадочным явлениям, а то, что случилось позже, безусловно, относится именно к этой категории.

Домой мы вернулись довольно рано. Уже к одиннадцати часам я был в постели, но спать не хотелось. Поворочавшись в постели я понял, что уснуть не удастся, и около полуночи поднялся, думая немного поработать над наброском новой недавно задуманной повести.

Сидя перед пишущей машинкой я уставился на клавиатуру, пытаясь вспомнить детали сюжета повести, уже довольно подробно продуманные накануне, но теперь, как назло, ускользавшие. Видно я, сам того не замечая, слишком долго и пристально смотрел в одну точку, так что клавиши словно затуманились и поплыли перед глазами.

Чистый лист бумаги торчал из машинки, словно поддразнивая. Девственно белый лист, которого еще не коснулась рука человека. Я сложил руки на том месте, где когда-то была талия, в нескольких дюймах от клавиатуры, и даже не делал попыток начать печатать.

Внезапно начало происходить что-то странное. Клавиши вдруг стали сами по себе опускаться с поразительной скоростью, и на бумаге появлялась строка за строкой. Ручаюсь, рука человека не притронулась к клавиатуре. Кто же тогда печатал этот текст? Или — что?

Я поморгал глазами и потряс головой, решив, что попросту задремал, и вижу сон. Но ни странное видение, ни звук работающей машинки не исчезли. Кто-то или что-то усердно печатало свое послание, причем так быстро, как никогда не удалось бы сделать человеку.

Я ничего не менял в этом тексте, и передаю его вам таким же, каким сам впервые прочитал его. Однако, не могу гарантировать, что оно дойдет до вас в первозданном виде, уважаемый читатель: ему ведь еще предстоит пройти через руки редактора. Скорее всего редактор, не удержится от искушения и исправит слово Бога.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ПРИКЛЮЧЕНИЯ НА ПОЛОДЕ

ГЛАВА I

Я ПОГИБ В СЕНТЯБРЕ 1939 года в тылу у немцев, далеко за чертой линии фронта Мой самолет. атаковали три мессершмидта. Два из них мне удалось подбить, и они рухнули на землю, взметнув к небу клубы дыма и огня. Но третий посчитался со мной — настал и мой черед сделать последний вираж: подбитый самолет потерял управление и вошел в глубокое пике.

Мое имя... Но, пожалуй, не стоит об этом. В нашей семье все еще прочно сохраняются многие пуританские традиции досточтимых предков, и не приветствуют никакой огласки, так что, пожалуй, даже объявление о смерти сочтут проявлением дурного тона. Мои близкие считают меня покойником. Что ж, пусть и дальше так думают. Может, так оно и есть на самом деле. Во всяком случае, немцы, вероятнее всего, похоронили меня.

Перемещение — или, как это еще назвать, не знаю, — произошло совершенно мгновенно. Моя голова еще кружилась от последнего, смертельного виража, а в ушах еще звучал гул мотора, но когда я открыл глаза, то обнаружил, что нахожусь в каком-то саду. Вокруг росли высокие деревья, аккуратно подрезанные кусты, и яркие цветы на хорошо ухоженных лужайках. Саду не было видно конца, он простирался, до самого горизонта, по крайней мере настолько далеко, насколько я мог видеть, и это поразило меня больше всего.

Я не заметил ни людей, ни каких-нибудь следов их деятельности. Поначалу это меня обрадовало, поскольку я стоял посреди лужайки совершенно голый. После всего, что со мной приключилось, я должен был быть мертвым, и считал себя таковым. Когда пулеметная очередь пробивает вам сердце, секунд пятнадцать вы еще сохраняете ясное сознание — вполне достаточно для того, чтобы понять: это последние секунды жизни и спасти вас может лишь чудо.

Думаю, именно такое чудо и произошло со мной.

Я еще не совсем отдавал себе отчет в том, что произошло и оглянулся вокруг, ища немцев или свой самолет. Однако ни противника, ни машины нигде не обнаружил. Зато мне удалось подробнее рассмотреть деревья, кусты и цветы — прежде мне не доводилось встречать ничего подобного. Не скажу, что растительность так уж отличалась от привычной, однако подобных видов растений раньше мне никогда не приходилось видеть. В голову даже закралось предположение, что я очутился в немецком ботаническом саду.

Прежде всего хорошо бы выяснить, насколько тяжело я ранен. Я сделал попытку подняться на ноги, и это мне без труда удалось. Мысленно поздравив себя с чудесным спасением, я вдруг услышал женский вскрик.

Резко повернувшись я оказался лицом к лицу с девушкой, глядящей на меня широко раскрытыми от удивления, а может, и от ужаса глазами. Не произнеся ни слова, она почти сразу же исчезла. Я тоже почел за благо ретироваться, решив укрыться в зарослях кустарника.

Здесь, в укрытии, я задумался над поразившей меня неожиданной встречей. Во-первых, ее невероятный костюм! Если бы не явно дневное время суток, можно было бы предположить, что девушка собирается на фантастический костюмированный бал: ее наряд состоял из золотых пластинок, настолько плотно облегавших тело, словно они были наклеены прямо на кожу. Она вся переливалась на солнце из-за этих блесток. Ее ноги были обуты в красные туфли, застегнутые на лодыжках.

Внешность, насколько я успел заметить, тоже показалась необычной: ослепительную белизну кожи оттеняли ярко-рыжие волосы. Мне не удалось толком рассмотреть незнакомку, чтобы судить о том, насколько она хороша собой, но и беглого взгляда, который я успел бросить, оказалось достаточно, чтобы убедиться, что, во всяком случае, она не Медуза Горгона.

Спрятавшись в кустах, я попытался выяснить, куда она подевалась, но нигде не заметил никакого следа. Куда она ушла? Не растаяла же в воздухе!

 Повсюду в саду возвышались земляные холмы, засаженные деревьями и кустарником. Не слишком высокие, около шести футов. Сверху покрытые растительностью и окруженные ею со всех сторон, эти холмы были почти незаметны. Но один из них находился прямо передо мной, и мне было видно отверстие в склоне холма. Как раз в тот момент, когда я его разглядывал, оттуда, словно кролики из садка, появились пятеро мужчин.

Одеты они были совершенно одинаково: костюмы из красных пластин, черные ботинки и большие металлические шлемы на головах, из под которых выбивались завитки волос желтого цвета. Кожа отличалась той же удивительной белизной, что и у девушки. Они были вооружены мечами и пистолетами, производившими весьма внушительное впечатление своими размерами.

Эти пятеро оглядывались по сторонам, словно кого-то искали. У меня зародилось смутное подозрение, что их интересую я. С каждым мгновением эта мысль казалась мне все более верной.

Оказавшись в изумительном саду, и встретив прекрасную девушку, я уж, было, решил, что, умерев, вознесся прямо на небо. Однако вид этих мужчин в красном напомнил мне кое-что из того, чем я занимался в своей прошлой жизни, и заставил переменить мнение. По всей видимости, это были все не небеса, а иное место.

Надежно спрятавшись, я хорошо мог видеть все, что делают пятеро мужчин. Когда, взяв в руки пистолеты, они принялись систематически прочесывать кустарник, у меня уже не осталось ни малейших сомнений в том, что они ищут именно меня и, в конце концов, обязательно найдут. Тянуть время не имело смысла, и я вышел из своего укрытия.

Меня тут же окружили плотным кольцом. Один из мужчин выпалил что-то на языке, смутно напоминавшем радиопередачу японской радиостанции вперемежку с симфонической музыкой.

— Я мертв? — спросил я.

Они недоуменно переглянулись, и снова обратились ко мне на своем странном наречии. Я не в силах был понять даже слога, ни то что слова из их разговора. Тогда, крепко взяв за руки они повели меня прочь.

Тут я увидел такое, что поразило меня больше, чем все прежде виденное: прямо из земли по всей территории обширного сада стали подниматься строения. Вокруг нас быстро вырастали сооружения разнообразных размеров, одинаково аккуратные, похожие друг на друга плавными, обтекаемыми формами. Внешне незамысловатые, они, однако, отличались особой, изысканной красотой.

— Где я? — поинтересовался я. — Может кто-нибудь из вас говорит по-английски, или по-французски, или по-немецки, или по-испански, или по-итальянски?

Окинув меня ничего не выражающим взглядом, мои сопровождающие стали переговариваться между собой на своем чирикающем языке, который, как я уже сказал, и на язык-то похож не был. Мы подошли к одному из тех самых зданий, что на моих глазах поднялись из-под земли. Внутри было полно мужчин и женщин, Одежды на всех пристствующих плотно облегали тела и сверкали яркими красками. Мое нагое тело разглядывали не стесняясь, кто с любопытством, кто с удивлением, а кто и с отвращением. Некоторые женщины захихикали и прикрыли глаза руками.

Наконец один из присутствующих сжалился, и набросил мне на плечи какую-то робу. Я сразу почувствовал себя увереннее. Что переживает человек, оказавшийся совершенно голым среди множества одетых людей, может знать только тот, с кем такое происходило — более нелепого положения трудно себе представить. Осознав это, я не смог удержаться от смеха. Мои конвоиры уставились на меня с нескрываемым изумлением. А вдруг почувствовал, что все происходящее всего-навсего кошмарный сон. Не летел я никогда над Германией, не был сбит, никогда не попадал в этот странный сад с удивительной девушкой. Не было ничего подобного. Я просто спал.

— Это просто дурной сон. Проснись! — сказал я сам себе. —Ну, давай, просыпайся!

Я промычал что-то вызывающее своим конвоирам, надеясь что они набросятся и растормошат меня. Они не тронулись с места, а сон не прекращался. Наконец заметив мои потуги к неповиновению, охранники сгребли меня в охапку и втолкнули в комнату.

В небольшом помещении за столом восседал пожилой мужчина, в плотно облегающей одежде из черных пластин и белые ботинки.

Сопровождавшие меня мужчины принялись что-то весьма энергично и, видимо, подробно рассказывать этому человеку. Он спокойно выслушал их, поглядел на меня и, качнув головой, коротко и решительно произнес несколько слов. Меня моментально схватили и потащили дальше, в соседнее помещение. Похоже, это была тюрьма. Меня поместили в находящуюся там клетку и приковали цепью к одному из засовов.

ГЛАВА II

БОЮСЬ НАСКУЧИТЬ ВАМ изложением того, что происходило в последующие шесть недель. Достаточно сказать, что Харкеса Йена, пожилого человека, на попечение которого был передан я узнал многое. Например, я выяснил, что он по профессии психиатр и меня передали ему для наблюдения. Когда девушка, случайно обнаружившая меня в саду, сообщила об этом полиции, меня арестовали, но очень быстро все решили, что имеют дело с лунатиком.

Харкес Йен начал давать уроки местного языка, и я быстро овладевал им, делая несомненные успехи. Впрочем, у меня всегда были лингвистические способности, и еще в детстве я много путешествовал по Европе, посещая то школу во Франции, то в Италии, то в Германии, так как мой отец служил в военным атташе. Наверное, именно тогда у меня развились способности к языкам.

Удостоверившись, что мой родной язык неизвестен ни одному человеку в их стране, Харкес Йен стал расспрашивать меня особенно тщательно. В конце концов, ему пришлось поверить в рассказанную мной историю о перемещении из одного мира в другой, как бы удивительно она ни звучала.

Как выяснилось, мы оба не верим в переселение душ, во всякие там реинкарнации и метемпсихозы, но пришлось признать, что наши убеждения не согласуются с тем, что произошло со мной. В один момент я находился на Земле — планете, о которой Харкес Йен не имел ни малейшего представления, а в другой момент, вдруг очутился на Полоде — планете, о которой мне никогда не доводилось слышать. Я говорил на языке, абсолютно неизвестном обитателям Пoлоды, при этом не понимал ни единого слова из пяти основных языков их планеты.

Через несколько дней заточение в клетки закончилось и Харкес Йен приютил меня в своем доме. Он подобрал мне костюм из коричневых пластин и пару ботинок такого же цвета. Я имел полную свободу в его жилище, кроме одного — мне не разрешалось покидать здание во время подъема на поверхность и погружения под землю, которые происходили по меньшей мере раз в день, а бывало, и чаще. Я уже мог предугадать очередной спуск под землю по зловещему вою сирен, а отчетливо доносившиеся до меня разрывы бомб не оставляли никаких сомнений в том, зачем это делается.

Я не раз спрашивал Харкеса Йена, что все это означает, хотя, конечно, догадывался и сам. Однако мой хозяин отвечал всегда крайне скупо, без пояснений:

— Это Капары.

Через некоторое время я уже достаточно хорошо изучил местный язык, и имел возможность довольно свободно объясняться и понимать, чего хотят от меня. Однажды Харкес Йен объявил, что мне предстоит предстать перед судом.

— Что же я такого сделал, за что меня нужно судить? — поинтересовался я.

— Видите ли, Тангор, — немного смущенно ответил он. — Необходимо выяснить, не являешься ли ты шпионом, лунатиком или просто опасным типом, которого во благо Униса следует уничтожить.

Мне дали имя Тангор, которое в переводе означает «из ничего», и мой опекун сказал, что оно как нельзя лучше отражает мое происхождение, ибо, по моему же собственному свидетельству, я появился с несуществующей планеты. А Унис — это название страны, в которой я очутился столь чудесным и невероятным образом.

К сожалению я действительно попал совсем не на небеса. Впрочем, на ад здесь тоже было мало похоже, за исключением, быть может, того времени, когда налетали Капары со своими бомбами.

На моем процессе председательствовали трое судей, а в зале было полно публики. В качестве свидетелей были приглашены обнаружившая меня девушка, пятеро полицейских, арестовавших меня, Харкес Йен, его сын Харкес Дан, его дочь Харкес Ямода и, его жена. Я думал, что этими людьми круг свидетелей и ограничится, но ошибся. Вызвали еще семерых пожилых джентльменов с редкой седой порослью на подбородках. Как я заметил,на Полоде отращивать бороды разрешалось только старикам, но и они, как я успел заметить, не особенно в том преуспевали.

Председательствовавшие в суде мужчины приятной наружности, одетые в серые костюмы и ботинки того же цвета, держали себя с большим достоинством. Как и все судьи в Унисе, они были назначены правительством по рекомендации организации, соответствующей американской коллегии адвокатов. Если их не отзывают по каким-то причинам, они исполняют свои обязанности до достижения семидесятилетнего возраста. После этого судьи могут дальше оставаться на прежней должности только в том случае, если снова получают необходимую рекомендацию коллегии.

Судебное заседание открылось короткой и незамысловатой ритуальной процедурой. Когда судьи вошли в зал заседаний, присутствующие встали, и все присутствующие, в том числе и судьи, хором проскандировали: «За честь и славу Униса!» Затем меня проводили на место, которое здесь являлось аналогом нашей скамьи подсудимых. Начался допрос.

— Ваше имя? — спросил один из судей.

— Здесь меня зовут Тангор, — ответил я.

— Из какой страны вы прибыли к нам?

— Из Соединенных Штатов Америки.

— Где находится эта страна?

— На планете Земля.

— А где находится эта планета?

— Я затрудняюсь ответить на ваш вопрос, — искренне признался я. — Если бы я сейчас находился на Меркурии, Венере, Марсе или любой другой планете нашей солнечной системы, я бы смог еще что-то сказать. Но, не имея ни малейшего представления о том, где по отношению к нашей звезде располагается система Полода, могу ответить лишь одно — не знаю.

— По какой причине вы оказались без одежды в границах Орвиса? — требовательно спросил другой судья.

Орвис — название того города, в который я катапультировался нагишом.

— Что, среди обитателей той страны, которую вы называете Америкой, принято ходить без одежды?

— Нет, американцы носят одежду, Высокочтимый Судья, — я ответил по правилам всем этикета, с которым меня познакомил Харкес Йен. — Однако наша одежда весьма разнообразна и зависит от многих факторов: от настроения человека, от погоды, от моды, от личных симпатий и антипатий. Мне доводилось видеть пожилых мужчин, бродящих по местечку, называемому Пальм Спрингс, в одних шортах, едва прикрывающих их тучные, волосатые тела. Я встречал красивых женщин, по вечерам укутанных в одежды с ног до головы, а по утрам на пляже прикрывающих не больше одного процента своего тела. Но, Высокочтимый Судья, никогда и нигде мне не приходилось сталкиваться с более откровенным женским костюмом, чем тот, который носят красивые девушки в Орвисе. Отвечаю на Ваш первый вопрос: я появился в Орвисе голым только потому, что не имел никакой одежды, оказавшись здесь.

— Это оправдывает вас, — заключил судья.

Он повернулся к семерым пожилым мужчинам с редкими бородками и вызвал их. После того, как они принесли клятву и сообщили свои имена, главный судья попросил их высказать свое мнение о местонахождении планеты, которая носит название Земля.

— Мы расспросили Харкеса Йена, который, в свою очередь, беседовал с обвиняемым, — ответил старейший из семерых, — и пришли к следующему заключению…

Старик принялся в течение получаса перечислять заумные астрономические данные. Свою речь он закончил следующими словами:

— Вероятно, этот человек, — он указал на меня, — прибыл из солнечной системы, которая находится за пределами досягаемости самых мощных наших телескопов на расстоянии примерно 22 тысячи световых лет от Канапы.

Сказать, что я удивился — ничего подобного. Я был ошеломлен!. Еще больше меня потрясло пояснение Харкеса Йена. Он сообщил, что Канапа — не что иное, как Шаровое звездное скопление (зарегистрировано в Новом общем каталоге туманностей и скоплений звезд, 7006), отстоящее от Земли на 222 тысячи световых лет. Если принять во внимание, что Полода, отдалена от Канапы на 230 тысяч световых лет, то оказалось, что я перенесся на расстоянии примерно 450 тысяч световых лет от Земли. Если вспомнить, что скорость света, к примеру, составляет 300 тысяч километров в секунду, то расстояние просто огромно. Короче, если бы на Полоде оказались достаточно мощные телескопы для того, чтобы вести наблюдение за Землей, то местные жители увидели бы то, что происходило на моей родной планете 450 тысяч лет назад!

Допрос семерых астрономов закончился, и один из судей вызвал свидетеля Балзо Маро. Я увидел, как к свидетельскому месту направляется та самая девушка, которую я первой увидел в этом мире.

Когда с формальностями было покончено, судьи принялись расспрашивать ее обо мне.

— Когда вы его увидели он был совсем без одежд? — поинтересовался один из них.

— Да, — ответила Балзо Маро.

— А он не пытался... ну, заигрывать с вами?

— Нет, — сказала девушка.

— Вы же, знаете, — продолжал судья, — что за приставание к женщине инопланетянин мог бы быть приговорен к смерти?

— Это мне известно, — ответила Балзо Маро. — Но, повторяю, ничего подобного не было. Я довольно долго наблюдала за ним, так как опасалась, что он может оказаться шпионом Капаров и представлять опасность. Однако теперь я совершенно убеждена, что этот человек — именно тот, за кого выдает себя.

Последнее слова прозвучали для меня прекрасной музыкой. Мне захотелось вскочить и крепко обнять свою защитницу.

Судьи снова обратились ко мне.

— Если бы вас признали виновным, вам грозила смертная казнь или длительное тюремное заключение. В свете того, что уже сто первый год идет война, подобное решение также было бы равносильно смертному приговору. Но мы хотим быть справедливыми и должны признать, что нет никаких фактов против вас, за исключением, может быть, одного: вы — инопланетянин, не владеющий ни одним языком, известным на Полоде.

— Если так, то освободите меня и позвольте служить на благо Униса и сражаться против его врагов, — искренне попросил я.

Конец ознакомительного фрагмента