ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ДЫРА ВО ВРЕМЕНИ

И тогда разверзлось небо,

В воздухе разверзлись окна,

Искрой в воздухе прожгло их.

Искра красная упала

Сквозь дыру в высоком небе.

«Калевала», руна XLVII

Глава 1

Человекорабль нырнул в завихренную тьму, точно хищная рыба. Созданная чуждыми существами тьма была столь же смертельно опасной, сколь и плотной; она несла смерть всему, что не являлось Человекораблем — Разрушителем Земного Дальнего Флота, снабженным броней защитного силового поля, которая отклоняла тройной смертоносный щит планеты.

— Вперед, Леди!

Леди, на этот раз крайне осторожно, протянула невидимые щупальца, чтобы найти в этой адской темноте корабли Миазмов, Глаза Вяйно Пэйну были ее глазами, ее глаза служили ему.

— Пока что нормально, ваша светлость! — прорвался к ее мозгу мозг Вяйно и стал пристально наблюдать вместе с ней.

— Слишком близко, чтобы дать световой сигнал, — отправила ему сообщение Леди. — Миазмы не выносят света и звука. Вот почему для нас невозможно сообщаться с ними, вот почему мы продолжаем терять корабли. Даже отраженный рассеянный свет, который мы не в состоянии увидеть, свет от накопленной энергии и освобожденной энергии, раздражает Миазмы. И вот — они нас убивают из страха.

— Или мы их убиваем, — мрачно сказал Вяйно. — Мы впервые узнали о них, когда потеряли сразу большую группу выстроенных клином кораблей Флота в какой-то черной дыре, которую и разглядеть-то толком не могли. Мы не в состоянии найти их и по звуку. Основа их экологии для нас абсолютно чужда. Если бы только не запах…

— Они, очевидно, газообразны. Тем не менее их умственные способности сложны, и они хитрые. Насколько смогли сделать выводы наши ученые, они прыжками и скачками выделились прямо из самой зловещей атмосферы до того, как оно стала планетной туманностью.

Вяйно несдержанно фыркнул:

— У Дальнего Флота был весьма желательный участок, весь обозначенный в этом секторе Ориона, в котором, посеяляли мы несколько миллионов надежных колонистов… И тут мы оказались захлопнуты в этих завихряющихся кошмарных кармашках. Два. Десять. Сто. Их собственные бродячие колонии скитаются внутри своих полужидких щитов, пока не достигнут нужной им планеты, тогда они окружают ее черной дырой и захватывают у нас из-под носа. Мы, естественно, не стали счастливыми от этих вторжений, и война продолжалась. Но что за война! Если бы только запах у этих Миазмов не был таким отвратительным…

— Мы пришли к выводу, что этот запах — их средство сообщения друг с другом. Когда мы пытались достаточно приблизиться, чтобы что-то разглядеть или услышать какие-то звуки, ради того, чтобы наладить контакт, нас за наши усилия убивали. И они живо размножаются, расползаясь Бог весть куда. Наконец мы смогли изготовлять корабли — и невидимые, и неслышные, как наш.

— Я не устаю повторять, — пробурчал Вяйно. — что Миазмы жутко воняют на все небеса.

— Для земных носов — да. Но такова их попытка сообщаться с нами, предостеречь нас, чтобы мы убирались отсюда. Несомненно, что они не меньше нас нуждаются в лишнем пространстве и новых ресурсах. Они предполагают захватить те планеты, которые мы наметили для себя, они окутывают любого, кто им мешает, защитным полем, как нас, и…

Вяйно дал Леди собственную голову. Если отключить ее микрозаписи, с ней вполне можно было беседовать целый час или даже десять. Вполне как женщина, подумал он, ухмыльнувшись. Во всяком случае, психологи, которые спроектировали эти невероятные корабли (Вяйно предпочитал называть их людикорабли) сделали это специально; это помогало преодолеть утомительное обязательное молчание после того, как его мозг срастался с ее мозгом, это делало условия полета терпимыми. Ее микрозаписи питали его мозг обширными запасами мнемонических знаний, возбуждая клетки его памяти. Однако когда наступало время действовать, Леди умолкала, возбудив свои утонченные умственные способности и исчерпав его ум до конца. Встроенная тонкая чувствительность сохраняла способности Вяйно отточенными до крайней степени. Леди была, в конце концов, только машиной, не подверженной человеческой неустойчивости и донкихотству; в то же время живые рефлективные способности Вяйно были больше приспособлены к тому, чтобы уберечься от неуловимых и внезапных меняющихся обстоятельств. Вяйно тоже был супер-высоким эспом.

Они составляли прекрасную пару. Так говорили все.

Так утверждал доктор Р.Роланд Делф — и повторял это снова и снова. Доктор Делф был главным психотером Флота, несущим полную ответственность за сращивание разумов на кораблях, и он повторял одно и то же все новым классам новичков: подражайте Вяйно-плюс-Леди, не жалея сил. Они были номером один.

Новобранцы, которым удалось попасть в Гарнизон Астро XXXI, имели высокие показатели эсп, разумеется, и прошли утомительные испытания, тесты физических и психических качеств, тесты на парапсихологию. Все еще не хватало талантливых экстрасенсов, о них по-прежнему только мечтали и искали их. Химико-терапевтическая коррекция повышала, возможности.

Но Вяйно Пэйну был особым случай.

— Дьявольски особый, — объяснял доктор Делф каждой группе новоприбывших. — Теперь, когда мы так отчаянно нуждаемся в талантливых, способных наладить контакт с внешним миром специалистов, чтобы выполнить всю программу колонизации глубокого космоса — где они? У примитивных народов их было куда больше, чем у нас. Они, словно животные, вынуждены были их иметь, чтобы выжить. Мы с вами полагаемся на ментальную тренировку, не говоря о нашей технологии роботов. Мы упустили эти неисследованные области нашего мозга, мы дали им атрофироваться, поскольку они не были заняты делом. Даже ребенок…

— Извините, сэр, — бодро прервал его один рекрут с сияющими глазами. — Обо всем этом нас уже кратко проинструктировали. Дети и животные телепатически действуют на свои игрушки и так далее, и так далее. Собака сразу понимает, когда ее хозяин поссорился со своим боссом. Когда неандертальцы научились говорить и думать, они забыли, как телепатировать. Если не возражаете, сэр, расскажите нам о Пэйну. Чем это он таким обладает, и как нам стремиться достигнуть этого?

Доктор Делф подвигал своими слабыми челюстями:

— Сынок, если бы я мог вам об этой рассказать, я был бы неизмеримо счастлив. Мы пытались это выяснить. Прочесывали всех его предков, поколение за поколением, тончайшим гребешком. Изучали его мозг, его гланды, его психологические показатели, пока он не пригрозил уйти из Корабельного Института. Каждый раз, когда он вылетает, мы посылаем за ним подходящего новичка, чтобы следить за ним, наблюдать, интуитивно постигать, разрабатывать. Но как можно объяснить необъяснимое? Если отвлечься от чистой технологии мысли, с которой обычно имеем дело, как я могу объяснить способ, каким Вяйно Пэйну фактически становится частью своего корабля?

— Но вы же на самом деле не хотите сказать…

— Что бы вы там ни думали, я именно так и считаю! Пэйну полностью одушевляет все in toto. Он — корпус своего корабля. Он — двигатели. И, разумеется, компьютерный комплекс.

Свистки высочайшего восхищения.

— Так, он, наверно, мутант. Великий скачок в эволюции.

— Или… — Доктор Делф осекся с глубоким вздохом.

— Или что, доктор?

— Атавизм, потомок неизвестной расы, владевшей такой силой.

Бурные протесты:

— Но, сэр! Такой расы никогда не существовало! Только не на Терре! И ни в каком другом месте, насколько нам известно!

— Мы же самые сливки цивилизации! — самодовольно добавил кто-то.

Лысеющий психотер уставился в бесконечность.

— Где-то в линии предков затерялась какая-то складка…

— Тревога, тревога! — Электронные артерии Леди привели ум Вяйно в состояние qui vive.

— Слева. Впереди и чуть пониже.

— На видике ничего не вижу, — ухмыльнулся Вяйно.

— Не время ломать комедию, — уколола его Леди. — Проверь настройку аппаратуры. Подготовь убивающий луч. Вывери скорость. Выпрями траекторию.

— Есть, мэм!

Руки Вяйно работали на приборном щитке, они нажимали на кнопки, направляя инфракрасный луч на обонятельный нервный центр корабля Миазмов, которые нащупали нос Вяйно и чувствительные к запахам детекторы. Когда они углубились на Второй Уровень черной дыры, они поймали себя на том, что торопливо принюхиваются к притаившемуся сторожевому вражескому кораблю.

— Если мы полетим в этой волне, — саркастически заметил Вяйно, — мы победим в буквальном смысле при помощи носа.

Леди не реагировала на его юмор по ЭТОМУ поводу, Вяйно отправил поток своей мысли вниз, к контрольным орудиям и лучеиспускателям. Автоматика Леди допускала его вмешательство в принятие быстрых решений относительно боевых действий. Погрузившись в двигатели корабля, он слегка подтолкнул акселераторы, выправил вектор; одновременно, погружаясь глубже во второй слой, он отметил подкоркой, как жужжит коннектор. Небольшой дефект, вроде как когда у человека не зачесан один волосок, но Вяйно всегда гордился внешностью Леди. Даже внутренностями. Особенно внутренностями, ибо в них-то и содержалось самое главное.

Любопытно было бы, размышлял он иной раз, таким образом пробегать по артериям и внутренним органам своей жены!

— Десять секунд! — Голос Леди был ехидным.

Теперь в черноте четко обозначилось более плотное черное пятно, от него шел резкий запах. Вяйно задержал дыхание, мозг его сосредоточился, руки поднялись, готовые послать смерть. Он считал вместе с Леди.

— Черт! — он прервал счет на шести. — Он засек нас, он…

— Пли!.. — завопила Леди. — или!

Рука Вяйно уже нажала на спуск. Горячая красная молния выскочила одновременно из двадцати выходных отверстий, поражая хвост вонючего облака сразу в десяти местах. Вспыхнули лучи света странной спиральной формы, как раз перед тем, как корабль Миазмов взорвался и исчез в страшном грохоте. Ухмыляясь, Вяйно разгрузил четыре рычага, которые уже отложили смертоносные бомбы на внешнюю поверхность. Леди опередила ход мысли Вяйно; прежде, чем он успел произнести: «К чертям собачьим, уберемся-ка мы отсюда!» — они уже поднимались в пространстве. Вяйно откинулся на автоматические подушки, которые окутали его и защитили от яростного ускорения при подъеме в открытый космос.

— Что бы я делал без тебя, Леди? — спросил он, набирая в легкие запас воздуха и с жадностью разглядывая похожие на кристаллики соли звезды.

— Без моего корпуса, чтобы защитить твое человеческое тело, без смешанного как следует в моих резервуарах воздуха, без…

— Да, знаю, — Вяйно послал ей воздушный поцелуй.— Без тебя я бы просто умер?

Леди несколько чопорно напомнила ему:

— Ты проверил, что со вторым кораблем?

— Мать честная! — так и присвистнул Вяйно. — Я же и позабыл о том сосунке, которого доктор Делф отправил вслед за мной!

Глава 2

Чак Сотомейер по физическим данным был в некотором роде противоположностью Вяйно. В то время как Вяйно — тощй и костистый, обладающий узкими контурами лица с почти аскетической линией подбородка и нижней челюсти, с проницательными голубыми глазами и густыми светлыми волосами — Чак был низеньким, мускулистым, коренастым, а блестящие черные волосы спускались у него крупными прядями вперед, так что кудри нависали над прямыми линиями его черных бровей и над дружелюбными зелеными глазами. На его широком юном лице сияли ямочки — казалось, он вот-вот рассмеется, губы были яркими. Если поблизости находились хоть какие-то женщины, Чак придавал себе чрезвычайно значительный вид.

Как только Вяйно повернул выключатель, связывающий его с пуповиной Леди, временно разводясь с ней, весь экран заняла широкая счастливая физиономия Чака.

— Ага, дружище! Я сразу все понял и убрался с дороги, как только Леди подала мне сигнал! Ну и взрывчик был, черт подери! Как думаешь, сколько вонючек мы уничтожили?

Вяйно игнорировал его «мы», но над бровями у него возникли складки. Вовсе не по той причине, что ему не нравился Чак. Как раз нравился. Чак ему нравился больше, чем кто-либо другой из юных зубрилок, которых навязывал ему доктор Делф. Нахальство и веселость Чака вырывали его из постоянного состояния мрачного отчаяния, а именно в это состояние ввергала его работа. Разрушительное, оно наступало каждый раз после того, как кончался его труд, требующий крайне напряженного действия и строго направленной мысли. Ежедневно или почти ежедневно, приходилось одолевать новые цели. Взорвана и перестала существовать еще одна колония чужаков. Это не приносило приятных мыслей в конце рабочего дня, да еще пора спать. Если только возможно заснуть.

Но теперь, пожалуйста, никаких шуточек. Только не сейчас! И не сразу после того. Может, для Чака убийство «вонючек» и было какой-то игрой. Но в глубине сознания Вяйно Пэйну что-то протестовало, при всех его каламбурах с Леди, выразительных переглядываниях с Чаком, при массаже плеч доктором Делфом, что-то в нем сопротивлялось и испытывало отвращение. Он убивал Миазмы: тысячами, миллионами, несмотря на все, что знал. Не делай он этого, они убили бы его и еще Бог знает сколько земных колонистов. И все-таки. Вяйно восставал против убийства. Восставал где-то в глубине своих мозговых клеток и испытывал неприязнь к своим суперментальным способностям, потому что именно они привели его к этому…

Никому он всего не говорил. Кому он мог бы сказать? Ведь не Леди же. Ее мозг устроен не так, чтобы сочувствовать. И с доктором Делфом нельзя было поделиться. Делф не разрешит себе согласиться ни на йоту, Вяйно был светлой надеждой Дальнего Флота. Господи! Да ни в жизнь невозможно допустить, чтобы Главный Психотер узнал, что Вяйно способен так коварно и по собственной воле переживать за Миазмов.

В воспитании Вяйно ничего необычного не было. Он родился от второго поколения колонистов на Ферме Проксимы и рос, как все. Поколение его дедов, как и многие миллионы людей, сбежало из перенаселенных Земных Уровней и от монотонной сложности жизни в крысиных норах. Те первые пятьдесят лет приходилось крайне тяжко: тусклый голубой свет Проксимы освещал только совершенно безжизненную скалу. Но каким-то образом, как бывает повсюду, колонисты все же выжили и влачили кое-какое существование. Рождались дети, женились, выходили замуж, оставались на редко раскиданных фермах — просто потому, что не было лишних денег, да и некуда было податься. Даже Терра захлопнула за ними двери после того, как эти семьи попали в список колонистов, так море отделяется от вышвырнутого камешка и не принимает его назад.

Вяйно рос. Он любил наблюдать шафрановый румянец рассвета над хрустальными зазубренными пиками вдоль чистых тонов зеленых рядов зерновых стеблей, которые тянулись вверх высоко-высоко, покорные заботливым, любящим рукам. Стебли растений разговаривали с Вяйно: они нашептывали ему свои секреты о бледно-голубом солнце и о почве, и о том, как они будут довольны стать частью Вяйно и других существ, преданных им. Так происходило постоянно; это сделалось частью чего-то большего, чем они сами; частью громадного узора времени, который ткется в каком-то космическом пространстве под звездами.

Тонкие косточки Вяйно росли вместе с этими стеблями. Тяжкий труд снабдил их подвижными мускулами, производящими полезные движения. Но Вяйно не был расположен к техническим наукам. Он и сам не знал, к чему способен. Как и другие юнцы, он изучал книги и экраны видиков, он провел положенное ему время, склоняясь над ними. Не слишком большое удовольствие он получал от книг по технике. Но, как и у большинства, у него была своя тайная жизнь.

Сначала ему казалось естественным, что он «видит» самую сердцевину пшеницы и ячменя. Когда с Вяйно разговаривала его собака Сизу, это казалось ему вполне обычным явлением. И только после нескольких обидных замечаний и жестоких драк Вяйно начал понимать, что об этом лучше помалкивать. Когда он пытался «увидеть» своих мать и отца, или товарищей по играм, у него ничего не выходило. Или совсем чуть-чуть, беспорядочно и смутно. Много позже Вяйно понял, что причина неудачи лежит в них. У них отсутствовал передатчик для его приемника.

— Так ты с фермы на Проксиме, да, приятель?

Вяйно отстранился от бесцеремонного вторжения сознания Чака в его мысли. В конце концов, как все пилоты человекораблей, Чак Сотомейер был, хоть и нецеленаправленным, но эспером, а размышления Вяйно шли по проторенной дорожке.

Вяйно улыбнулся ему, отследив эту попытку.

— Да, и мне стали приедаться одни и те же лица, одна и та же скукота. Когда прибыл корабль и привез нам очередные запасы на два года, я стал подумывать о том, чтобы куда-то выбраться. Мне тогда жутко захотелось уехать. — Он угрюмо закончил: — Теперь я не так уверен, что поступил правильно.

— Ты счастливчик, дружок, — ухмыльнулся Чак. — Мне-то пришлось выдираться когтями из уровня-84. Никогда даже солнышка не видел, пока мне не сравнялось девять годочков.

Вяйно кивнул. Его единственный отпуск, проведенный на родной планете, привел его в сильное расстройство, которое так и не прошло до сих пор. Все эти сотни уровней, точно клети для яиц, целесообразно устроенных, антисептичных, простирались по всем континентам. О, было несколько садов и диких местечек, но и они находились под надлежащим контролем. Все было под контролем. Приходилось его соблюдать: Терра была механизированной банкой сардин. Неудивительно, что колонисты все готовы были выдержать, лишь бы уехать — хоть куда-нибудь. И ничего удивительного, что этого хотели Разрушители.

Миров, населенных людьми, было немного, и они отстояли до ужаса далеко друг от друга. В промежутках была бесконечная пустота, и на тех планетах, где возможно было обеспечить себе жизнь, таковая уже имелась. Совершенно естественно, что носители этой жизни сопротивлялись вторжению. Вот так. После того, как их застолбят разные поисковые корабли, туда устремлялся флот Разрушителей. Тяжело было человеку приспособиться к такой работе, при которой приходилось уничтожать всё, но он приспособился. Это был не единственный путь, но лучший, потому что в конце приводил к определенным результатам.

Вяйно достаточно насмотрелся на смерть; он нес гибель повсюду, куда отправлялся. Он спокойно наблюдал, как взрывались и переставали существовать в собственных мирах безобидные мирные цивилизации. Слишком отчаянной и насущной была потребность человека вырваться на простор. Слишком высоки были ставки. И каждый бросок вперед приводил к последующим, точно катящиеся камни, на которые наступаешь. Человек продолжал размножаться и нуждаться, а когда размножение и нужды касаются абсолютно всех, они заставляют выводить все дальше и дальше из радиационного пояса, идущего от перегруженной Терры. Тут уж было всё — или ничего.

— Как же вышло, что ты не вернулся домой, когда кончился срок твоей службы на Флоте? — спросил Чак.

— Из-за моей поездки на Teppy, — с легкой улыбочкой пояснил Вяйно. — Как раз только что появились Миазмы. Начали строить человекорабли. Кому-то где-то случилось заглянуть в мою эсп-карту.

— Трижды три красному, белому и черному, — но в зеленых глазах Чака сверкнула зависть. Чак-то добился назначения на человекорабль большими трудами, не жалея сил, чтобы вырваться из рядов безликих ничтожеств. — И ты теперь Номер Один, — он в восхищении присвистнул. — Не хочешь об этом рассказать дружку Чаки?

— Не особенно.

— И все-таки — расскажи, кореш. Мы никуда теперь не спешим, и… — он подмигнул, — предполагается, что я в тебе должен чуточку покопаться. Приказ доктора Делфа.

Вяйно пожал плечами, наскоро проверил автоматику. Леди, разумеется, права: пора домой, что на этот раз означало «Астропорт-ХХХI» — кучка грубых ангаров, чтобы удовлетворять насущные потребности Флота.

— Доктор Делф и его команда должны были прочесать биллионы эсп-записей. Все изучали, от способности к предсказаниям до столоверчения и стучания по столу. Записывали каждого кандидата в людикорабли. Обнаружили массу таких, с кем это бывает от случая к случаю, но этого недостаточно. Для того чтобы установить связь, в которой нуждался доктор Делф, ему нужно было изучить все клеточки мозга, гены, молекулы и все, что за этим следует!

Я был просто одним из этих парней. Медицинскую комиссию прошел легко, но когда дошло до биохимии и физики на уровне колледжа, тут я был не в своей тарелке. Я объяснил, что вырос на ферме; начитанность у меня не больше, чем у других. Вообще-то книги читал, но не по технике. Раннюю фантастику. Приключения. Исторические вещи. В таком духе. Мало такого, чего бы я не знал о пионерстве в космосе, но задайте мне уравнение — и я пропал… Я думал, что тут-то меня ВЫКИНУТ — и здравствуй, старушка-Земля. Но тогда — тест с картами…

— Сто процентов!

— Нет, не сначала. Делф меня вызвал для персонального интервью. Тут-то я попытался объяснить, в чем у меня затруднение.

— В чем же?

— Карты-то я видел. Только слишком уж хорошо. Я их видел изнутри. Номера на оборотной стороне не регистрируются, зато я погружался в молекулярную структуру пластика. Я должен был тренироваться, чтобы, прочитывать цифры на поверхности!

Чак в ужасе присвистнул:

— Подумать только, нифига себе! Но слушай, если ты способен проникнуть внутрь Леди, чего ожидают от всех нас, но мы как следует этого не можем, как получается, что ты не умеешь читать чужие мысли?

— Наверное, я знаю, почему. Или мысли не снабжены лопаточным усилителем для того, чтобы…

— У меня это есть? — не без хвастовства перебил Чак. — Все люди-корабли могут…

— Конечно, Чак. Но тут кое-что еще. Разве ты не понимаешь? Вся наша цивилизация строится на хитрости, на умении слегка надувать друг друга. Посмотри на синдикаты — как они грабят колонистов! Существует ментальный блок, который мы бессознательно образовываем, чтобы защититься от вторжения извне. Доктор Делф удивляется, что телепатические таланты достигают уровня умственных способностей. Вот почему! Мы не доверяем друг другу! Мы утаиваем то, что знаем, чтобы никто не смог использовать это против нас.

— Защитное поле, как эта черная дыра здесь, — пробурчал Чак. — Да. Как подумаешь обо всех этих шантажах и нечестных штучках, которые мы проделывали друг с другом тысячи и тысячи лет…

— Чем более утонченными и усложненными мы становимся, тем больше испытывали нужду в ментальном защитном поле. Я-то? Да я вырос в чистом естественном окружении. Не было никакой нужды лгать, по крайней мере, мои отец и мать никогда не давали себе труда для этого, да и большинство других тоже. Ни у кого из нас не было ничего ценного, чтобы ради этого идти на воровство или обман.

Чак кивнул, потом сразу нахмурился.

— И все-таки — здесь масса людей из колоний. Должно было быть больше таких, как ты. Есть идеи? Может, корни в твоих родных?

— Я смешанной крови, как и все в наше время. Со времен Мирового языка и О.Н.

Наступившее краткое молчание прервали сигналы морзянки из порта, означающие, что Вяйно должен отчитаться о результатах полета. Когда он выполнил это, сразу отключился, широкая физиономия Чака снова улыбнулась ему с экрана, глаза его плотоядно блестели.

— Эй, кореш, хочешь сопровождать меня в обходе бистро сегодня вечером? Есть у меня блондиночка тридцать шестого размера, она может с тобой подружиться. Забудем всю эту суетню, зальем парочкой глоточков запахи этих вонючек, а еще…

— Нет, не думаю, что пойду.

— Пошли! Слишком ты много об этом размышляешь, дружище. Мне ты совершенно ясен. К сердцу близко принимаешь. Тут же человек человеку волк, закон джунглей! Веселей! Пойдем, кореш! Опрокинем по стакашку. Тебе полезно, я на этом настаиваю!

— Валяй, иди, сам и настаивай, — улыбнулся Вяйно. — Этот стакашек, наполненный сточными водами, мне без пользы!

Конец ознакомительного фрагмента