Кеннет Балмер "Армада Антареса"

ГЛАВА ПЕРВАЯ. Фехтование в саду

— Драк! — предупредила сына принцесса-магна Вэллии, неторопливо идя по траве к краю пруда. — Если ты полезешь на дерево и выше, я буду очень недовольна. — Она попробовала воду большим пальцем босой ножки и покачала головой, выглядя такой замечательно прекрасной, что я заново подивился ее красоте. — Конечно если ты упадешь, Драк, я буду более чем недовольна. На тебе твоя лучшая одежда…

— А на мне не лучшая, — заявила забравшаяся на это дерево еще выше Лела. Она посмотрела на лезущего снизу брата, хихикнула и бросила в него отломанной веткой. — Вот глупый! Разоделся повидать своих солдат.

— Вот и залезу, — пригрозил Драк, с неподдельной свирепостью маленьких детей. — И за волосы оттаскаю.

Улыбка Делии исчезла. Лицо ее приняло самое целеустремленное выражение, когда она подняла пристальный взгляд на верхушку миссала, нависшего над маленьким личным прудом в обнесенном стенами саду Эссер-Рариоха. В саду буйствовали цветы, их краски и запахи наполняли сад блестящей красотой и сладкими ароматами. И над всем этим улыбалось в вышине голубое небо Крегена, распушенное облаками. С этого неба светили два солнца, солнца Скорпиона, Зим и Генодрас, красное и зеленое, изливающие свои смешанные опазовые лучи. Я был дома. Дома в своем островном стромнате Валка, у побережья Вэллии, и Делия очень быстро заставила меня понять, что растить детей, мальчика-демона и девочку-демонессу, — занятие, мало напоминающее манеру мчаться навстречу приключениям в развевающемся красном плаще и с блеском солнц на рапире.

Я посмотрел на малыша Драка, энергичное тельце которого раскачивалось на ветке дерева, когда он лез, подтягиваясь выше, с решимостью, которую я одобрял, несмотря на строгие предупреждения матери мальчика.

— Драк, — обратился я к сыну спокойным домашним тоном. — Драк, мальчик мой. Если ты упадешь в воду, то твоя мать не обрадуется. А если вообще упадешь, то не обрадуешь меня. Да и в любом случае, если упадешь в воду, то едва ли сможешь вручить своему полку знамена.

— Да не упаду я, отец.

— Хм, — хмыкнул я. Но он был прав. Этот чертенок лазать умел, как грундал, одна из тех скальных обезьян с внутреннего моря.

Какое-то глубинное понимание, что мать говорила вполне серьезно, несомненно, дошло наконец до сына, заставляя его внять, скорее, ей, чем своему желанию попугать сестру. Так как я заметил, что все кровожадные угрозы маленького Драка по адресу Лелы, им не выполнялись — или если не все, то многие. Как всякий родитель, я смотрел на отношения между моими детьми с глубокой озабоченностью и опаской и, слава Зару, видел, что они любят друг друга. Теперь сын начал ускоренный спуск с дерева, с беззаботностью, небрежной бесшабашностью, маскирующей его тщательную заботу о своей яркой палевой одежде и красно-белом кушаке.

Я улыбнулся.

У Делии, увидел я, подрагивал уголок губ, тех губ, в нежной спелости которых таилась целая вселенная красоты, и она наполовину отвернулась, не давая своим близнецам увидеть, как легко они могли на нее подействовать. В сад она вышла, надев короткую, не подпоясанную белую тунику, и я собирался шагнуть к ней и заключить в объятия.

Тут в старой стене из красного кирпича, утонувшей в белых и лиловых цветах, со стуком отворилась маленькая калитка. Через нее спотыкаясь вошел валканский стрелок в обычной вэллийской палевой одежде, украшенной яркими красно-белыми нашивками гербовых цветов Валки. Его сломанный пополам лук болтался на тетиве. Свою широкополую шляпу он потерял, и светлые волосы спадали ему на лицо. Он открыл рот и попытался что-то сказать, вытянув перед собой шарящую руку, выпрямив пальцы. Говорить ему было трудно, так как меж ребер ему вошло толстое копье, и жить ему, как мне думалось, оставалось недолго. Но, прежде чем умереть, этот часовой попытался выкрикнуть предупреждение.

Уютная семейная сценка разлетелась вдребезги.

— Ларган! — воскликнула Делия и не прижала ладонь ко рту, а зашарила впустую у себя на боку. Она не надела пояса, и тонкого кинжала в ножнах там не висело.

— Лезь на дерево, Драк!

Говорил я быстро. И, должно быть, употребил что-то от прежнего командного тона, так как Драк подпрыгнул на ветке и снова принялся забираться к Леле.

— Не беспокойся об одежде, Драк! Лезь повыше, к Леле. Спрячьтесь в листве! Забирайся быстрей, сынок.

— Если порвешь одежду, Драк, мы купим тебе новую! — Делия говорила твердым тоном, но я услышал в ее голосе подавленное рыдание.

— И ты тоже, жена, — распорядился я. — В дом и…

— Некогда, Дрей.

Они уже вошли в душистый сад с прудом, надменные, уверенные, злобные. Их было четверо. Вошли они как палачи в школьный класс.

Я опустил руку к поясу. Выходя в сад я надел белую рубашку и вэллийские палевые бридж,и с сапогами. Меча я не взял. И глухо выругался тогда. Здесь. Здесь! В моем собственном обнесенном стенами саду Эссер-Рариоха с видом на мою столицу Валканиум и на залив! Это было невероятным. Каким-то непристойным.

Четверо негодяев явились с рапирами в правых руках, и с кинжалами для левой руки, и шли к нам не спеша. Они были людьми, знающими свое дело. Их наняли его сделать. Эти люди привыкли совершать свое дело быстро и эффективно.

Под широкополой вэллийской шляпой на каждом из убийц поблескивала стальная маска-домино. Их одежда никак не выделялась: обычная палевая, как у всех солидных вэллийцев. Подходя к нам, они рассыпались в ряд. Я гадал, много ли они обо мне знают, много ли им сообщили.

Делия принялась кричать. Она не завопила. Она выкрикнула. Громкий звонкий призыв, который должен был быстро привести сюда слуг, охрану и друзей.

Губы первого из убийц раздвинулись под маской.

— Опоздали, сударыня, — сказал он. Голос его казался совершенно нормальным. А обращаясь ко мне, убийца осведомился: — Ты стром Валки?

— Вы меня явно не знаете, — сделал вывод я. — Иначе нипочем бы не взяли то золото, идя на дело всего вчетвером, вооруженные лишь рапирами да кинжалами.

— Смелые слова от человека, которому предстоит умереть, — рассмеялся он.

В своем ремесле он знал толк. И бросился на меня, еще не закончив фразу, думая захватить меня совершенно неподготовленным.

Рапира устремилась острием мне под ложечку. Я накренился влево и качнулся; выбросив ногу вперед, я нанес ему жестокий удар под ватерлинию. Когда его лицо позеленело, а глаза выскочили из орбит, я отнял у него рапиру, перескочил через рухнувшее тело и обогнул убийцу номер два, проткнув ему брюхо. Я увидел, как крутнулся и сверкнул кинжал номера третьего, превращаясь в горящую серебром полосу, когда он метнул его в меня. Давние крозарские дисциплины автоматически вскинули рапиру; кинжал лязгнул о клинок и отлетел, плюхнувшись в пруд.

— Этот человек дьявол! — потрясенно заорал номер четвертый.

Номер третий попытался отбить мою атаку, но упал с рассеченным лицом. Я пристукнул его и сказал этому номеру четвертому, когда тот пятился, крутя рапирой:

— Да, бедолага. Я — самый что ни на есть дьявол!

Он попытался бежать, и я проткнул ему почку. Когда человек пытается убить мою Делию, во мне нет никакого рыцарства. Ни малейшего.

Номер первый держался за пострадавшее место и пытался набрать в легкие достаточно воздуха, чтобы охнуть, издавая стенания и шипение. Я ударил его по голове. Достаточно, чтоб отправить его спать, а затем маленький сад наполнился слугами и охраной.

Я крикнул так, что все сразу смолкли.

— Заберите эту падаль. Живого — в цепи. Позже допрошу. Посмотрите, что с беднягой Ларганом.

Делия наполовину влезла на дерево. Я вскинул голову и крикнул ей:

— Не торопись, моя Делия.

— Да, Дрей. Но эти дьяволята все увидят сквозь листву…

— Да. — Это была правда. — Что ж, они ведь на Крегене живут. Чем быстрей они поймут, что именно это означает, тем лучше.

Но я почувствовал как сердце у меня заныло. Детской невинности следует длиться как можно дольше в идеальном мире. Креген под солнцами Скорпиона не идеален, даже если в этом прекрасном и ужасном мире есть многое, почему я предпочитаю его своей родной Земле в четырех сотнях световых лет отсюда.

Делия взглянула на меня, собираясь что-то сказать, но вместо этого подняла голову, зовя детей.

Я понял, что брякнул, не подумав, даже после всего времени, прожитого на Крегене под Антаресом. Ну, как объяснить жене, что ты родился не на той планете, где родилась она, что ты прибыл с далекой точки среди звезд небесных?

Я как какой-то слабак все откладывал и откладывал момент объяснения с Делией. Меня много раз переносили на Креген при посредстве призрачного Скорпиона, путем таинственного голубого сияния, которое все окутывает и которое переправляло меня с одной планеты на другую. Звездные Владыки, эти неведомые, безучастные, сверхъестественные существа, время от времени манипулировали мной, бросая выполнять их пожелания. Я определенно смог обзавестись некой силой, позволявшей в какой-то мере противостоять им; но я всегда сознавал, что их цели, в то время темные и непознаваемые для меня, требовали большего, чем я готов был дать. Что же касается савантов, этих смертных, но сверхчеловечески могущественных мужчин и женщин Афразои, Качельного города, то их цели являлись более прямыми, так как они желали сделать весь мир Крегена местом, пригодным для жизни людей, жизни в мире и дружбе, с достоинством и честью.

Три трупа и одного несостоявшегося убийцу без сознания убрали. Как стикичи эти четверо, наверняка, занимали высокое положение среди членов своей профессии. Они успешно проникли в выходящий на Валканиум акрополь Эссер-Рариох, и сумели подобраться вплотную к своей нечистой цели. К несчастью для них, этой потенциальной жертвой оказался некий громила по имени Дрей Прескот.

Никакой стикич, конечно, не станет разгуливать в каком-нибудь особом фантастическом наряде, объявляющем его наемным убийцей, так как, если он совершите подобную глупость, то дни его будут быстро сочтены. Я нагнулся и подобрал одну из стальных масок-домино. Кровь на рифленых краях уже свертывалась. Эта маска принадлежала парню, который, прежде чем умереть, наверно, подивился отсутствию у себя половины лица. Металл все еще хранил тепло его тела. Это был всего лишь предмет материальной культуры, кусок металла, сработанный в виде маски с двумя глазницами, выпуклостью для носа, с ремешками для удержания на лице. Во время той потасовки в Смердисладе я и сам разгуливал в схожей стальной маске-домино.

Мною сразу овладело нетерпение. Я бросил стальную маску в траву. Сегодня должны вручить знамена новонабранному полку стрелков. Здесь важно было помнить, что на Валке, в островном стромнате, гордящемся собственными валканскими стрелками, вооруженными изогнутыми составными луками, этот новый полк набрали и вооружили здоровенными лахвийскими большими луками. Бойцы усердно упражнялись в стрельбе из этих больших луков, и мне очень помогал и поощрял мои усилия старый друг мастер-лучник Сег Сегуторио, ков Фалинура.

Он как-то сказал на свой бесшабашный лад:

— Чтобы сделать из человека лучника, надо начинать с его деда!

На что я ответил:

— Мои валканцы, Сег, натягивать лук привычны. Им надо только натянуть на то добавочное деление, пока тетива не коснется уха, и почувствовать  добавочную силу в плечах. Они впишутся в это дело куда быстрей, чем ты полагаешь.

На что он отозвался:

— Я обучу их тебе, Дрей. Да, клянусь Фройвилом Покровным! Буду гонять их нещадно, пока они не начнут попадать в глазное яблоко чункры!

Слово свое он сдержал. Но, впрочем, я и не ожидал ничего меньшего от Сега Сегуторио, отличного друга и товарища.

И потому полк сегодня получит новые знамена, отдавая честь хир-джиктара моему сыну Драку.

— Пошли, Драк! — проревел я залезшему на дерево сыну. — Тебе надо научиться никогда не заставлять солдат ждать на параде. И уж меньше всех — лучников, которые и в лучшем случае народ крутой.

— Сейчас, отец.

И живо слез с дерева. Правда не так, как ожидал.

Делия по-дамски негромко вскрикнула. Лела же по-девчоночьи громко рассмеялась. Потому что Драк, заорав, полетел с высокой ветки размахивая руками и с громким всплеском бухнулся в воду.

Мы стояли у края пруда, когда он подплыл и вылез, со свисающими с ушей лилиями.

— Драк! — укоризненно сказала его мать.

Лела хихикнула.

Драк попытался добраться до сестры и столкнуть ее в воду; но я, не обращая внимания на то, какой он мокрый, сграбастал его в объятия и унес для одной из самых быстрых процедур вытирания и переодевания, какие он когда-либо перенес.

Торопился я не просто ради вручения знамен полку лучников. Мысли о Смердисладе, где я подслушал много всего интересного, мысли об аэроботах, которые моя страна Вэллия должна приобрести для предстоящей борьбы с самонадеянной Хамальской империей — вот такие настоятельные дела побуждали меня поспешить.

Выражаясь совершенно просто, Хамал, самая великая держава на континенте Хавилфар, который располагался к югу от нас за экватором, вступил на путь завоеваний; оставляя попытки воевать сразу на трех фронтах, он сосредоточил силы для удара на север по Пандахему. Пандахем был островом, лежащим к северу от Хавилфара и к югу от нас в Вэллии. Вэллия и Пандахем с давних пор соперничали на крегенских океанах. Если все страны Пандахема рухнут, то ничто не помешает амбициозным замыслам Хамала обратиться против Вэллии. И Хамал располагал многочисленными флотами превосходных летающих кораблей, аэроботов, которые они производили, а мы — нет. Я раскрыл некоторые из тайн аэроботов и желал пробить большую программу строительства. Император Вэллии, отец Делии, обещал решить этот вопрос. Парад сегодня после полудня предоставит, как мне думалось, хорошую возможность заставить его согласиться, так как он прилетал повидать дочь с зятем и, несомненно, выяснит, чем именно я там занимался в Хавилфаре.

— Кто это был, отец?

— Глупые парни, Драк, зашли в гости, не предупредив нас о прибытии.

— Но ты их ударил — сильно ударил.

Ей, кишащие вшами волосы скальпа Макки-Гродно! Ну как сказать мальчику, что те субъекты заходили убить его отца, а вместо этого отец сам их убил? Прозаически? Драк ведь все видел. Возможно, он думал, что это была какая-то игра, в которой один игрок стукает по голове другого и тот падает, крича, что убит, а в следующую минуту вскакивает, готовый озорничать дальше.

— Иногда приходится именно так и поступать, — объяснил я сыну, — и ты со временем узнаешь, когда надо, а когда не надо. Обещаю, Драк, обязательно узнаешь. А сейчас тебе надо слушать мать и поступать как она говорит…

— Знаю-знаю! Но, отец, почему тебе надо уезжать? Отец Дрея никуда не уезжает.

— И если ты не поторопишься отец Дрея будет недоволен.

Это было правдой. Как и я сам, Сег Сегуторио, отец подрастающего Дрея, крайне не любил заставлять лучников ждать на плац-параде.

Поэтому малыш Драк, принарядившись, поспешил на плац-парад сыграть свою роль во вручении знамен Первому полку валканских лучников.

Съезжая по узкой тропе из Эссер-Рариоха, мы повстречали несущегося к нам с головоломной скоростью самого Сега Сегуторио. Над нами внушительно высилось строение крепости, господствуя над раскинувшимся внизу Валканиумом с его упорядоченными улицами с аккуратными домами, парками, бульварами, лавками, доками. Промышленные районы располагались по другую сторону. Сег натянул поводья зорки, так что скакун выбил искры всеми четырьмя тщательно подкованными сталью копытами. Выглядел Сег крайне расстроенным.

— Дрей! Делия! Ей Покровный Фройвил, старина! Я слыхал… думал…

— Мы пока не знаем, кто это был. Но один не умер.

— Хвала Эртиру Луку, ты невредим.

Струящийся с неба смешанный свет двух солнц отбрасывал знакомые и дорогие двойные тени, когда мы ехали рысью, спускаясь из акрополя на вымощенную плитами киро, украшенную колоннадами в окружении лавок. Там толпился народ, честные котéры Валки, которые подняли приветственный крик, когда появился их стром. Я помахал им рукой, зная некоторых в лицо. Я мог вспомнить те лихие времена, когда мы вместе сражались за этот богатый и прекрасный островной стромнат Валку с работорговцами и арагорнами. Сег и другие мои друзья, в особенности Мал, научились мириться с озадачивающими сторонами моей жизни, и я обещал в один прекрасный день рассказать им все. Мы рысили дальше и выехали за новые стены через рвы на широкую и пыльную равнину, называемую Воргаровским дринником. На этом марсовом поле расположился великолепный полк лучников, выстроившихся безупречными и все же не жесткими рядами. Несмотря на все наши попытки вбить в этих крутых и грубых валканских бойцов хоть какую-то дисциплину, когда их стром выехал на поле, они подняли шумный гвалт.

В месте для принимающего парад ждала кучка зорканников и стояли наготове ординарцы. Около сложенных в штабель барабанов стояло несколько свернутых знамен. Повсюду ярко блистали полковые цвета и доспехи. Вот протрубила труба, и с древков в рядах вдоль края Воргаровского дринника развернули флаги и знамена.

Я увидел, как среди маленькой группы ждущих зорканников на меня пристально смотрит из-под козырька шлема Ликон Кримахун. Мне не шибко понравилось его выражение лица. Этот Кримахун был ковом провинции Форли — часто называемой Благословенным Форли, — и он принадлежал к той компании, с кем я ужинал, когда впервые представился его магнару императору Вэллии в качестве строма Валки. Во время замятни Ликон Кримахун по счастью отсутствовал, находясь в своем владении Форли, которое располагалось на одном из притоков чудесной центральной реки Вэллии, Плодородной. Он мог принадлежать к могущественной партии рактеров, к их соперникам панвалам и к любой из многочисленных политических и территориальных партий поменьше.

Я этого не знал. Ему удалось сохранить и голову, и владения. И вот теперь он пристально смотрел на меня с видом такой ярко выраженной злобы, что она заставила меня подтянуться и выпрямиться в седле.

— Лахал, принц-магнар.

— Лахал, ков Ликон.

Другие в группе зорканников тоже поздоровались, и Ликон Кримахун побудил своего зорку подступить бочком ко мне поближе. Зорка, с коротким мускулистым телом и четырьмя длинными и тонкими ногами, несущийся наперегонки с ветром быстроты, превосходный скакун; я не шибко люблю натягивать поводья, умерять прыть, всю ту манеру, с какой этот Кримахун обращался со своим скакуном — превосходным образчиком, полным пыла и горячности.

— Император задерживается, — уведомил меня этот Ликон Кримахун. Все его поведение показывало, какое удовольствие он получал, сообщая эту новость мне, Дрею Прескоту, выскочке-варвару кланнеру, который посмел добиваться и добиться-таки руки дочери императора. Лицо кова Ликона обросло ниже челюсти редким пушком темной бороды, и, умолкнув, он захлопнул рот, словно капкан. Он был худощавым, с выдающимися скулами и такими же злыми глазами, как у какого-нибудь языческого идола в Балинтоле. Ликон пнул своего зорку и тут же пнул вновь, когда тот выразил свое недовольство.

— Тихо ты, раст! — прикрикнул он на него. А затем мне, да так, словно эти слова были продолжением его мыслей: — Император прибудет позже, после церемонии.

Готовый уже вспыхнуть и выругаться, я остановился, когда ков Ликон продолжал спокойным тоном, с выражением такого удовольствия, какое мог испытывать, всаживая рапиру в брюхо противнику.

— Нужно многое обсудить в Президио касательно ваших планов построить огромный флот флайеров. Ваши сведения из Хавилфара выложили нашим ученейшим мужам. Они выразили сомнения…

— Сомнения! Вокс побери! Сейчас некогда сомневаться.

— Тем не менее, принц, император не убежден. Никакой программы строительства воздушного флота нет.

Надо отдать должное этому расту. Он, вероятно, считал, что действует во благо своей страны. Но его страна была теперь и моей страной. А я, черт побери, знал малость побольше, чем он. И мог сказать это со всей должной скромностью, зная, что говорю правду.

— У Вэллии должен быть воздушный флот!

— Можете сколько угодно кричать и бушевать, принц, но ничего этим не добьетесь. Вы должны смириться.

Вот ведь человек, мало ему хорошего, подавай лучшее.

— В конце концов, принц, кланнер из пустошей Сегестеса едва ли способен понять высокую политику такой великой империи, как Вэллия.

Я его не ударил.

 

ГЛАВА ВТОРАЯ. Мы спорим в Эссер-Рариохе

Я жизнью рисковал — чего бы та ни стоила — ради похищения из Хавилфара тайн аэроботов и отправки их в Вэллию. И ожидал, что император и направляющий его Президио ухватятся за возможность мастерить флайеры, которые не будут ломаться, вуллеры, которые нам требовались для противодействия хамальской угрозе.

А они теперь спокойно, злобно, подло отказывались от такой возможности. Сидя с гордым и высокомерным видом, они говорили, что я зря потратил время и силы, что это была не моя забота, что страной управляли они, а не я.

Ну, видит Зар, это последнее было правдой.

Этот вопрос был гораздо важнее четырех глупых стикичей, попытавшихся убить меня.

Я схватил поводья зорки и даже тогда, кипя от ярости, не стал с силой давать ему шпоры. Этот зорка носил кличку Снежок, бесценный скакун, зорка, с которым у меня сложились великолепные отношения. Побуждаемый мной, он рысью поскакал от Ликона Кримахуна, повернувшись к нему задом, к Сегу.

Говорил я громко. Рядовые меня услышали. Разойдутся новости, слух, объясняющий произошедшее.

— Императора задерживают, ков, — рявкнул я громогласно. — И я, Вокс побери, не дам этим ребятам торчать тут, ожидая его! Но они имеют право видеть императора на параде при вручении знамен. Поэтому вели их джиктару дать команду разойтись и распорядись выдать им сегодня вечером двойной винный рацион.

Сег кое-что понимал в заведенных мной порядках. И ответил в отличном стиле.

— Сей же мур, принц! — рявкнул он в ответ и развернул зорку, не сдерживая скакуна и выкрикивая приказы джиктару полка, его командующему.

Последовали самые неприятные несколько муров с маленьким Драком, сильно обиженным тем, что его всего разодели и столько всего наобещали понапрасну.

— Вот когда прибудет дедушка, Драк, ты и вручишь знамена. Для полка это важно. Ты ведь понимаешь это?

— Как скажешь, отец.

Уже готовый рявкнуть: «Дело не во мне!», я придержал язык, так как к нам рысью подъехала Делия и, свесившись с зорки, обратилась к этому чертенку. Ну, мне уже доводилось иметь дело с чертенятами — в особенности с Пандо, настоящим негодником, который был теперь ковом Бормарка, и Овиком, который одно время мечтал стать кайдуром, и даже с сыном Риза-нумима, маленьким Робаном, которому подарил в трудное время кинжал. Если б мне захотелось мысленно углубляться в прошлое, то я мог бы вспомнить некоторых настоящих горлопанов, служивших когда-то вместе со мной подносчиками пороха на корабле и бегавших с окровавленными ногами по иссеченным картечью палубам, поднося под грохот огромных пушек кожаные ведра с зарядами. Но сейчас самым до крайности странным было то, что данный конкретный чертенок, столь угрожающе оттопыривший нижнюю губу, был мой родной малыш — и потому получалось, что я большой черт. Признаю, я один из самых больших негодников в двух мирах, но валить ответственность за это на малыша Драка я бы не стал.

— К чаю будет сквишевый пирог, — очень твердо пообещал я. — И будь здесь Мал, так непременно съел бы кусок, так как не может устоять перед сквишевым пирогом. А потом, малыш, — скажи-ка сам — что потом произойдет?

Драк поднял взгляд с жеребенка зорки, на котором сидел, великолепного маленького скакуна, способного возить ребенка, хоть и сам еще не вполне повзрослел. Лицо Драка выдавало противоречивые чувства, а затем дрожащие от обиды губы раздвинулись, и он рассмеялся.

— Да ясное дело, пап, Мал будет стоять на голове!

— Да, малыш! — подтвердил я, испытывая облегчение. — И мне понадобится самое малое шесть чашек чая, меньше будет недостаточно.

Так мы живо вернулись к обещанию того ароматного крегенского чая, который бесценней всех вин двух миров.

Если вы, слушающие эти кассеты, размышляете сейчас, что Дрей Прескот, о котором вы слышали, сильно отличается от Дрея Прескота прежних времен на Крегене — вы совершенно правы. И все же, если бы, скажем, тот Дрей Прескот, который столь резко отказывался преклонить колено перед принцессой Натемой, пережил сцену на плац-параде на Воргаровом дриннике, то разве ков Ликон не лежал бы сейчас на пыльном плацу с выбитыми зубами? А раз так, то что сталось бы с моими замечательными планами для Вэллии и Валки?

Четверо вооруженных молодчиков пытались меня убить. Ну, в этом не было ничего нового. Я не думал, что их подослал ков Ликон. Мог, конечно. Но если б я действовал как свойственно тому прежнему шумному, упрямому и глупому Дрею Прескоту, то совершенно уверен, что умертвить меня заказали бы более чем четырем стикичам.

В один прекрасный день мне придется столкнуться именно с таким случаем. Но я не собирался позволять Делии по напрасну рисковать. Равно как, если это в человеческих силах, не позволю никакой опасности коснуться моих близнецов. Сейчас я, конечно, сознаю, что говорю как неумелый, непрактичный родитель, стремящийся оградить свою семью от беспокойного окружающего мира. Как я сказал, эти детишки заставляли меня крутиться, как когда-то заставлял всех я, когда был тем прежним упрямым, своевольным Дреем Прескотом — каким на самом-то деле и остаюсь, к стыду своему, когда возникает надобность.

Для поимки отбившегося поншо вав не нужен.

Поэтому, полный довольства собой, белым и пушистым, я вошел в Большой зал Эссер-Рариоха с резными балками, знаменами и развешанным по стенам оружием. Впереди меня ждали буйные тревоги и лихорадочные действия, а я непринужденно сидел с друзьями, потягивая душистый крегенский чай и совершенно ни о чем не догадываясь! Но сперва требовалось раскрыть важные тайны.

Нагхун «Комар», мастер-бронник, худощавый и жилистый и полный лукавого юмора, выпил чай и сказал:

— Я заковал его так, что он даже не чувствует хватки железа. О да, мой принц, он в хорошей форме.

Добряк Нагхун «Комар» в какой-то мере диковат. Мы с ним пережили несколько опасных моментов на арене Хиркланы. И вот теперь с его неоценимой помощью мы сработали оружие для бойцов Валки и грядущей войны с Хамалом.

— Ей Кайдун, мой принц! — рассмеялся свирепый и хищный с виду Балас «Ястреб». — Думаю, он запоет так, что все шишули в Ксаначанге будут рваться к нему и его песне.

— Кровожадный же ты черт, Балас, — хмыкнул я.

— Да! Если какой-то стикич пытается меня убить, я обслуживаю его также, как какого-нибудь глупого коя на арене.

Этот Балас воспользовался бурами, проведенными на Валке, пытаясь организовать джикхоркдун, и крайне расстроился, когда я, очень твердо, велел ему прекратить. Он мог упражняться в своем мастерстве и обучать Овика и других, но оружие должно быть деревянным, и занятия должны быть только учебой. Зуд, толкающий выйти из угла красных и снова встать, расставив ноги на серебристом песке, облаченным в доспех кайдура, и встретиться лицом к лицу со своей судьбой, в то время как тысячи и тысячи болельщиков ревели с трибун амфитеатра… да, эта страсть вошла в кровь Баласа «Ястреба».

Он был чернокожим уроженцем Ксунтала, со свирепыми, хищными чертами лица и блестящими глазами, и прекрасным бойцом, кайдуром.

После нашего побега та дружба, которой мы не могли полностью дать волю в Джикхоркдуне, выросла и окрепла. Балас теперь командовал подготовкой новобранцев в армии. О да, я занимался формированием армии. В нужное время я об этом еще поговорю. А сейчас, когда мы сидели, попивая крегенский чай, наш разговор вращался вокруг судьбы схваченного стикича.

Вопрос был важным.

Сег сидел очень тихо, иной раз беря кусок сквишевого пирога и, несомненно, думая о Мале. Мое мнение он знал лучше других. Даже старейшины Валки, управлявшие островом при моих частых отлучках, не могли проникнуть за ту маску, которую я надевал для них.

Теперь Энкар-полевод покачал головой:

— Что б там ни сделали с этим человеком, это не повлияет на урожай следующего сезона.

— Но, — накренился вперед, даже пролив чай, очень напряженный Том ти Валхейм, — но сделанное с ним может очень сильно повлиять на жизнь нашего строма!

Другие закивали, соглашаясь с ним, почти не замечая, что Том назвал меня прежним титулом. Для этих островитян я был в первую очередь стромом Валки, а принцем-магнаром Вэллии в куда более позднюю вторую.

Вот так мы сидели и попивали чай, высказываясь за и против выпытывания у человека сведений. Спор шел жесткий, горячий, напряженный. Жизнь этого наемного убийцы ничего не значила. А вот то, что он мог нам сказать о своих нанимателях, было жизненно важными сведениями. Вина никто не пил. Только свиньи пьют вино в любое время суток. У нас же головы оставались ясными. Я не желал причинять вреда тому человеку. Его наняли совершить определенное дело, и он потерпел неудачу. Верно, наемные убийцы — особенно омерзительная форма жизни. Но тот малый теперь страдал, вися на цепях, дожидаясь того, что, как он знал, должно последовать.

— Думаю, мы можем все выяснить, и не пытая его, — высказал наконец свое мнение я.

Некоторые понимающе кивнули; другие же нахмурились и сжали кулаки. Они бы заставили того парня заговорить каленым железом и клещами.

Я взял на заметку и тех, и других.

Вангар ти-Валканиум, капитан моего личного аэробота, налил молока, готовя новую чашку.

— Если принц так говорит, этот малый запоет, даже если ему и волоса не тронут. Лично я верю во все эти разговоры о святости человеческой жизни. Но когда речь идет о жизни принца…

— Неверно, дорогой Вангар! — высказался я не резко, но все посмотрели на меня, прервав свои действия, замерев в неподвижности. — Никто не может притязать на положение, позволяющее ему отрицать права другого человека. Это не мой путь. То не путь Опаза. Человек имеет то, за что борется; даром в этом мире ничего не дается.

Все засмеялись.

— Это точно, принц! — смеясь согласился Нагхун «Комар», навострившийся работать по металлу.

Тут зашла Делия, проведавшая близнецов, и мы все, как и надлежало, встали.

Она уселась за стол рядом со мной, так как здесь мы не соблюдали никакого высокого протокола и стол задвинули в обшитый панелями угол большого зала, где шедшие поверху окна с цветным стеклом позволяли солнцам сполна освещать противоположную стену. Поистине, я считаю Большой зал в Эссер-Рариохе чудесным местом!

На серебряном блюде лежала гора бутербродов. Они были накрыты чистой белой льняной тканью. К данному конкретному блюду с бутербродами никто не прикасался, хотя все другие опустошили. Знаменитый крегенский хлеб был нарезан необыкновенно тонкими ломтиками, сверху крегенское масло, ровно и не слишком тонко, не слишком толсто. Венчали бутерброды хрустящие ломтики банбера, своего рода сочного огурца. Когда я налил ей чай, Делия подняла ткань и взяла один из бутербродов с банбером.

Я не смотрел, когда она ела, так как вид этих губ… Ну, я вернулся к тому, о чем мы говорили, пытаясь провести свою политику — которую считал одобряемой савантами — политику окультуривания варваров Крегена.

Другие спорили, высказываясь за и против, и я, полуобернувшись, посмотрел мимо Делии туда, где молча сидел превосходный человек превосходного телосложения с превосходной мускулатурой, с сердитым выражением красивого лица.

— Ну, Турко! — пошутил я над ним. — Что скажешь по этому вопросу?

Турко «Щит» поставил чашку на стол и посмотрел прямо на меня. Эти руки, столь мягко держащие чашку, прекрасный образчик фарфора из Ренсмота в Вэллии, могли разорвать человека на куски, могли ловко швырнуть его одним движением запястий, следуя устрашающим дисциплинам каморро.

— Что ж мне сказать, принц? — Турко уже преодолел свое изумление по поводу этого безумца Дрея Прескота и его места в мировом порядке вещей; но всегда колебался, когда называл меня принцем, и в глубине его глаз таилось эхо насмешки. — Скажу, как сказал бы любой разумный человек. Мы, каморро, можем заставить человека сообщить все, что желаем узнать, не пользуясь какими-то неуклюжими инструментами, хоть тупыми, хоть острыми.

Турко по-прежнему не пользовался никаким оружием, помимо собственного тела; щит, который он обычно носил для меня в бою, висел на высокой стене зала, и перед его массивным диском плясали в лучах солнц пылинки. Поистине, саванты в своей задаче окультуривания сталкивались на Крегене с прочно укоренившимися позициями.

Но я должен был хотя бы попытаться.

Саванты выбросили меня из рая, потому что я их подвел. И к тому же поступил бы точно также и вновь! И на сей раз сделал бы это малость побыстрей, черт возьми! Я украдкой взглянул на Делию, и она повернулась, поймала мой взгляд и улыбнулась. Ради Делии, Делии Синегорской, Делии на-Дельфонд я б дал себя выбросить из всех раев, какие есть в этих четырех сотнях световых лет между мирами Земли и Крегена! Но все же и все-таки саванты ставили перед собой задачу принести на Креген порядок, цивилизацию и достоинство, и я смотрел на эту цель, как на задачу, достойную приложения моих рук. В один прекрасный и недалекий день, давно пообещал я себе, я отправлюсь в Хамал с целью найти тодалфемов, ученых мужей и математиков, и спросить, что им известно об Афразое, городе савантов, Качельном городе.

Но сперва Хамальскую империю требовалось разбить на войне, или, по крайней мере, остановить поток завоеваний, установить некий модус вивенди , прежде чем я смогу думать о собственных эгоистических целях.

Поэтому я высказал свое мнение:

— Пытка, друзья мои, это не ответ. Она может дать нам те сведения которые мы ищем, но подумайте, что именно она сделает с нами, применяющими ее…

— Она сохранит нам жизнь, — отозвался Балас «Ястреб».

— Определенно. Но, Балас, и все вы, каленое железо, применяемое вами на ваших жертвах, наверняка должно заклеймить и вас самих.

Некоторые из присутствующих поняли, большинство же не смогло. Все они были добродушными ребятами, отличными спутниками, отборными товарищами, каких приятно видеть рядом с собой в сражении и на пиру. Но верно сказано, что Креген — мир суровый. В прошлом я пережил достаточно мук, чтобы знать это по личному горькому опыту.

Громыхающий рев с противоположного конца стола заставил нас всех посмотреть в ту сторону, и некоторые из нас улыбнулись, а некоторые прислушались, когда Нагхун Холин Донамайр выпалил:

— Ей Зоджуин Сребростуксный! Все это пустые разговоры, годные для овджангов! Взять этого крамфа за глотку и выжать из него всю правду!

Холин Донамайр явно сдерживался вступать в разговор, так как сейчас, обводя всех пылающим взором, стиснув все четыре кулака, он опомнился и закончил:

— Именно так поступил бы я, мой король.

Я не забывал-таки, что на мне еще и корона Джандуина.

Мои джанги — самые страшные воины в Хавилфаре, с четырьмя идеально сочетающимися руками, гордыми головами и вызывающей поступью. При оружии против них не сможет устоять никакой каморро. Можно много чего еще рассказать об отношениях там, в юго-западном Хавилфаре, далеко к югу от экватора; но сейчас здесь высказали типичный образчик философии дуаджангов. Четырехрукие непревзойденные бойцы; но в делах выше чина чуктара они чуточку туповаты. Государственными делами и стратегией в Джандуине занимаются обладающие лицами песчанок и необыкновенно умные овджанги.

Я, как уже говорилось, король Джандуина. И я сказал:

— Хорошо сказано, Нагхун. Но этот малый профессиональный стикич. Он не поддастся нажиму пальцев на горле, даже пальцев джанга.

— Мне эти дела кажутся простыми, — промолвил джанг, потянувшись нижней левой рукой за бутербродом с вусковиной, тогда как верхней левой подносил к губам чашку чая. Обе правых его руки гладили сидевшего возле его стула щенка, поедающего крошки.

Никто не сказал Нагхуну Донамайру: «Занимайся своими флютдуинами, и тем, что знаешь, Нагхун!»

Такой совет казался удачным; но был бы жестоким, ненужным и грубым, а я у себя Большом зале Эссер-Рариоха такого не терплю. Это известно и ужинавшим тут со мною друзьям.

Что касается флютдуинов, чудесных верховых флайеров из Джандуина, то после первоначального сдержанного отношения к ним, добрые люди Валки теперь сгорали от нетерпения при мысли полетать в воздухе верхом на гигантской птице. Я активно устраивал провоз новых флаеров весь долгий путь до Валки, и дельдары-вербовщики составляли огромные списки способных молодых валканцев, желающих послужить в воздушной кавалерии.

Сег, черные волосы и голубые глаза которого как всегда очень успокаивали меня, теперь, когда я знал о его бесполезных и все же глубоко трогательных обычаях, рассмеялся и заметил:

— Если б Тельда была здесь, а не заботилась в Фалинуре о маленьком Дрее и близнецах, то, думаю, она бы поняла, Дрей.

Вот так мы и болтали за вечерним чаем, споря, следует или нет пытать человека. На высоких стенах пылали смешанные лучи солнц. Мы много смеялись и стучали по старому ленковому столу. Тилли, замечательная маленькая фифуля с золотистым мехом, совершенно случайно опрокинула свой чай на белое платье Элены, почтенной жены Эрдгара-корабела. Эрдгар в это время занимался строительством кораблей необычного вида. Элена не стала подымать шум, Тилли была полна раскаяния, и ей налили новую чашку. Хотя никто не смеялся, все чувствовали дух данного чаепития. Поистине, те светлые времена в Эссер-Рариохе дарят старому моряку, вроде меня, богатые воспоминания.

Делия предложила нам пройти прогуляться на высокую террасу, где пылал желтым цветом при свете солнц мушк и крайне довольно гудели среди душистых цветов пчелы.

Так вышло, что среди друзей, на высокой террасе, заливаемой лучами Антареса, отражающимися с ярким блеском от шпиля, бельведера и башни, с раскинувшимся внизу в светотени блеска Валканиума, утопающего в зелени и цветах и приятного от плеска фонтанов, я повернулся и поднял руку:

— Мы не будем пытать того несчастного стикича. Если он не скажет, кто его нанял, передадим его императорскому правосудию.

— И все, мой принц? — Это поинтересовался Балас.

— Да, и все. — Я прищурился. — Ты бы уповал на милость императора, если б пытался убить его дочь?

Другие кивнули, несомненно, думая свое. Я понял, что дал маху. Но, уже готовый исправить оплошность, я остановился, завидев вуллер, пролетающий опасно низко над крышами и направшийся к нам.

— Думаешь, еще одно покушение? — спросил Сег.

— Все может быть. Вызови джиктара Эксанда.

Сег кивнул и выбежал с террасы. Эксанд, старый боевой товарищ, был назначен джиктаром крепостной гвардии. Сег вернулся даже чересчур скоро. С ним топал и джиктар Эксанд, с написанной на побагровевшем лице яростью, чуть ли не заикающийся от гнева.

— Стром! — выпалил он, бесясь на самого себя. — Этот крамф-стикич мертв! Убит, вися на цепях! Стром, я виноват!

Вот так и пришел конец нашим академическим спорам.

 

Конец ознакомительного фрагмента