Кеннет Балмер "Ренегат Крегена"

ГЛАВА ПЕРВАЯ. Мы едем в Магдаг

 

МЫ С ДУРРОЙ Давних дней ехали в Магдаг. В Магдаг, город мегалитов, главный город гроднимов, рьяных последователей Гродно Зеленого, город, отдававший для нас, последователей истинного пути Зара, нестерпимым зловонием.

— Это местечко — настоящая выгребная яма, полная всякой мерзости. — Дурра смачно сплюнул в дорожную пыль. — Его следовало бы раздавить, как мою руку, и прижечь, как мой обрубок.

— Да будет так, Дурра. Ты ведь знаешь, что я отправлюсь отсюда на корабле в Вэллию. Буду рад, если ты присоединишься ко мне. Если ты желаешь раздавить и прижечь Магдаг, то, будь добр, дай мне время подняться на борт и отчалить.

Он уставился на меня, глупо разинув рот, с обливающимся потом круглым, как луна, лицом.

— Дык… суровый ты человек, Дак.

— Да — и мне следует быть еще суровей. А теперь закрой хлебало. Вон стая магдагских демонов собственной персоной.

Мы осели в седлах и, полузакрыв глаза и опустив головы, глядели исключительно на своих скакунов, когда проезжали мимо едущего на запад отряда магдагских всадников на сектриксах. Когда мы проковыляли мимо них, я даже не потрудился бросить в их сторону пытливый взгляд. Впереди виднелся город-крепость Магдаг, центр большой мощи большого зла, и я желал лишь одного — как можно скорей попасть на борт галеона из Вэллии и велеть его капитану везти меня домой со всей быстротой, с какой способно его судно, домой к Вэллии и Валке.

Домой — обратно в Эссер-Рариох, мой акрополь с видом на бухту и Валканиум, домой к Делии и близнецам!

Пыльная дорога вела прямо к западным воротам, внушительному многоуровнему сооружению, с зубчатым парапетом, бойницами — крепкому орешку, такой будет трудно расколоть при любой осаде. По самой дороге двигались толпы народа, так как для постоянного насыщения брюха столь большого и процветающего города, как Магдаг, требовался беспрестанный труд многих рук. Здесь, на зеленом северном берегу внутреннего моря, эти рабочие руки были рабскими.

Тени ворот упали перед нами. Теперь уже запахло всерьез. Говорить я ни с кем не собирался.

Прямо в порт — ближайший из многочисленных портов Магдага, — а там поискать сведений о первом же корабле из Вэллии; да, план заключался именно в этом. Если мне придется ждать шиван или около того, то я, как мне представлялось, смогу просто стерпеть эту дополнительную муку, так как настрадался я в последнее время сильно. Два солнца Скорпиона изливали смешанный свет на стены и зубцы города, придавая этому центру зла иллюзорное величие и блеск. Весь свет и цвет двух миров не могут в конечном итоге замаскировать настоящее зло. Именно так я тогда думал и, ей Зар, именно так думаю и сейчас.

Глупые сектриксы почуяли окончание дневных трудов и близость уютного стойла и еды, и ускорили свою ковыляющую рысь. Возможно, они в конце концов были не такими уж и глупыми. Неуклюже трясясь в седлах, мы проехали высокий островерхий свод ворот под суровыми, безразличными взглядами магдагских солдат, большей частью наемников, насчитывающих в своей массе мало хомо сапиенсов, и резко свернули направо к портовому району.

Вокруг нас поднялся вечный шум огромного города, смешиваясь с присущей ему вонью. Стало темнее.

— И помни, Дурра. Ты в зеленом. Думай, как гродним. Выгляди, как гродним. Веди себя, как гродним.

— Да, Дак, мой господин. Э… Думать, выглядеть и вести себя как демон.

— Да.

Он переместил обрубок правой руки, перерубленной на запястье, и понадежней завернул его в тряпки, пряча крюк.

— Я не забываю, что ношу под всем этим зеленым красное.

— Это хорошо. Не забывай и смотри: не сорви покров, открывая красное всем. Во всем же остальном — забудь.

Он уловил мою интонацию, харкнул и снова сплюнул, и мы направились легким галопом в сгущающихся сумерках к некому матросскому трактиру, где обязательно должны найтись свежие новости. Тени стали длиннее.

Тянущаяся вдоль ветшающей внутренней стены цепочка нищих клянчила подаяние и протягивала жалкие покалеченные конечности, стуча деревянными плошками для милостыни. Власти использовали этих людей на войне, и, после ранения и увечий, магнаты просто выкинули их. Их даже не использовали, как рабов. Где-то в добрых нескольких днях пути дальше на запад лежали трупы полудюжины магдагских демонов. Некогда позвякивавшие в их кошельках золотые и серебряные «весла» теперь издавали приятные звуки в наших. Деньгам все равно, кто ими владеет. Я извлек горсть медных «овов», почти повсеместных низших денежных единиц Крегена, и побросал их, один за другим, нищим, мимо которых мы проезжали. Этот поступок не доставил мне никакого удовольствия.

— Благослови тебя, Гродно, герну!

— Да ждут тебя сегодня ночью удовольствия Гифимеды! — поднялся гвалт криков, когда мы проезжали мимо. В придорожной канаве здесь текла муть и липкая грязь. — Да пить тебе с Шагашем, герну!

— Да пребудет с тобой милостивая Зелень Гродно!

Покуда мы проезжали, я железно сохранял свою страхолюдную физиономию неподвижной. Вполне возможно, что если б эта сцена разыгрывалась пятьдесят лет назад, то некоторых из этих нищих мог довести до их горестного состояния конец моего меча. Дурра подвел сектрикса поближе ко мне.

— Напрасная потеря «овов», — заметил он.

— Да.

Мысли причиняли мне боль. В святом Санурказзе, главном городе зарян южного берега внутреннего моря, подобные зрелища жалко просящих подаяние калек и слепых, были почти неведомы. Об этом взяли на себя заботу различные рыцарские ордена Зара. Это было одной из их главных задач помимо величайшей задачи из всех, которой являлась защита их священного города, уничтожение в Оке мира всего, имевшего отношение к Зеленому и Гродно. По идее, такие мысли не должны были причинять мне боль. Некогда я был крозаром Зы, членом крозарского ордена, обладающего самой высокой репутацией. Меня изгнали из рядов, унизительно выбросили вон, объявили апушниадом, сломали мой длинный меч. Из всех цветистых титулов, какими я обладал на Крегене, для меня многое значило лишь звание крозара Зы. Теперь же мне надо выкинуть из головы все мысли о зыйкрах. Я отправлялся домой, в Вэллию и на Валку. И кроме того, я бы поступил крайне несправедливо по отношению к чудесным четырехруким воинам-джангам, если б сказал, что не считаю важным быть их королем и это не имеет в моей жизни никакого значения.

В голове у меня звенели и разносились названия мест, имеющих для меня особое значение. В то время, помимо Фельшраунга и Лонгуэльма, которые были не топонимами, а названиями племен моих диких кланнеров Сегестеса, меня могло тронуть и много других названий.

Стромбор. Валка. Джандуин.

Да и Фельтераз тоже здесь, в Оке мира, где я был так жесток с Майфуй, вдовой моего товарища по веслу Зорга. Я помню свои тогдашние мысли, навеянные жалкой цепочкой изломанных жизнью людей, крутящиеся и звенящие у меня в голове и вызывающе не столько головную боль, сколько адское желание вернуться домой к моей Делии и найти некоторый смысл в этом прекрасном и ужасном мире Крегена. Я как раз думал, что Палинцзан в Хамале тоже имел значение для меня, прикрывавшегося именем Хамун хам-Фартайту, когда уловил донесшееся из теней следующего арочного проема затаенное дыхание и неосторожное позвякивание стали. Мои пальцы натянули узду, и я притормозил торопящегося в стойло сектрикса.

— Я сюда приехал сесть на корабль и уплыть. Неприятности мне не нужны. — Моя правая рука взялась за рукоять висящего в ножнах длинного меча. — Но чтоб я потоп! Если какой-то крамф хочет неприятностей — я ему поспособствую!

Длинный выдох Дурры прозвучал как благословение. Его большое лицо блестело в неровном свете далекого факела в подставце на покрытой слизью стене.

— Я так и знал, что в этом гнусном Магдаге нас ждут только неприятности. Ей Зар! Я прямо-таки счастлив от этого…

— Возьми на себя растов слева, Дурра.

— Да, господин.

Дурра отлично умел махать длинным мечом левой рукой. Я это уже знал.

Мы проехали еще немного, и над головами у нас поднялся высокий островерхий свод арочного проема, держа на себе не то идущую поперечно улицу, не то дом над ведущей в порт дорогой, по которой мы ехали. Тени скрывали в темноте фигуры, поджидавших в засаде. Они походили не на стикичей — профессиональных убийц, — а, скорее, на отчаянных ребят, готовых убить ради денег, везде, где скапливается народ, всегда можно найти людей подобного сорта.

Отлично сознавая, что им меня видно, я не обнажил меча.

Внезапность — полезное оружие. Равно, как и длинный меч. Даже тот меч, какой висел у меня на боку, взятый с тела гроднимского джиктара, который попытался помешать мне открыть кессоны шлюзовых ворот дамбы Давних дней и уничтожить таким образом конвой вражеских кораблей. Я сжимал рукоять, почти такую же, как рукоять настоящего крозарского длинного меча. На клинке стояло изображение ларгодонта, самой свирепой плотоядной рисслаки, с вытравленным над ним солнцем с лучами. Этот символ обозначал Зеленое братство посвятивших себя служению Гродно. С тех пор как мы покинули дамбу Давних дней и Великий канал у крайнего конца внутреннего моря, этот меч хорошо послужил мне. И сейчас послужит вновь.

Лестеновая кожа, обтягивающая дерево и железо рукояти, твердо легла мне у руку. Этому оружию понадобится быть очень быстрым — быстрым и смертоносным. Я увидел шевельнувшиеся тени.

Ворье допустило ошибку, напав с криками. Эти разбойники, несомненно, пытались нас запугать. Выскочив из засады, они истошно вопили:

— Гашил! Гашил! На Ледники их!

Дурра проревел ругательство, и его меч стремительно заходил вверх-вниз. Мой клинок метнулся к горлу первого нападавшего. Тот, шатаясь, попятился, пытаясь завизжать, с хлещущей из раны черной кровью. Я рубанул еще дважды, когда на нас бросались эти трущобные лимы. Один рухнул, лишенный зрения, без физиономии, умирающий. Другой, рапа, взмахнул мечом и частично отразил удар, и поэтому клинок перерубил гребень на макушке его серой головы стервятника. Он перестал вопить «Гашил», легендарный святой покровитель бандитов, и провизжал ряд ругательств, свойственных рапам. Но, при всем при том его меч снова устремился ко мне, делая выпад. Я накренился и наклонился, закрутив оружие, смазавшееся в неразличимый глазом туман, занес его и рубанул вновь. Рапа выронил меч. Сделал шаг из теней на розовый свет лун, держась за голову. Ее рассекло до самой переносицы большого стервятницкого клюва. Только тут он упал. Рапы — свирепые противники и достойны называться воинами, даже если представляются апимам, вроде меня, вонючими.

Сектрикс Дурры попятился и столкнулся с моим. Я метнул быстрый взгляд в его сторону. Меч этого однорукого бойца, крутясь, взметнулся в воздух, отражая косые лучи розово-золотистого лунного света. Я увидел за его сектриксом гибкую злобную фигуру нумима, уже готового убить Дурру.

— Берегись! — заорал я, пытаясь пришпорить своего сектрикса и бросить его в столь близкий к нам бой.

Нумим с золотистой львиной мордой, горящей свирепой радостью под едва проходившими над восточными крышами косыми лунными лучами, прыгнул к Дурре, занеся длинный меч. Я почувствовал, что мой товарищ обречен. И перехватил меч, готовясь метнуть его как копье…

В лучах лунного света промелькнула стальная полоса. Она вонзилась прямо в нумима. Прыжок человека-льва закончился воплем и хрипом. Нумим осел наземь. Он попытался подняться и бежать, рухнул и лежал, стоная и ругаясь.

Дурра повернул ко мне большое лицо. Оно еще более походило на идиотское, чем когда-либо.

— Расты, — выбранился он. И поднял правую руку.

Там, где у него обычно красовался крюк, подогнанный для него служителями Ахрама, теперь пламенела в лунном свете черно-золотая полоса стали. Я знал, почему он постоянно прятал в тряпках этот, как я предполагал, крюк, ведь мы желали предотвратить распространение новости об одноруком человеке. И теперь я сообразил, что скрывал он не просто крюк, а нечто большее.

Он махнул мне клинком, вставленным в кожу и дерево, насаженные ему на обрубок руки, и его большое лицо, похожее на физиономию идиота, выразило детский восторг новой игрушкой.

— Этого они не ждали, Дак. Им это не понравилось.

Он перекинул ногу через луку седла и спрыгнул на землю. Я очень хорошо сознавал окружающие нас тени, темноту под островерхой аркой, где устроили засаду, и яркость, царящую дальше, куда проливала свет Покровная. Возможно, чьи-то глаза сейчас наблюдали за нами; но с этим я ничего не мог поделать.

Раненый нумим перевернулся и лежал на спине, хватая ртом воздух и бранясь, прожигая нас взглядом. На золотистой гриве появились пятна крови. Я знал одного нумима, который был великим человеком и верным другом, хотя и являлся гражданином враждебного Хамала. Я остановился, когда Дурра наклонился над раненым.

— Ты, — обратился к нему Дурра Давних дней, — можешь получить из моих рук милость, раст. Ты сможешь отправиться пировать с Гашилом, воссесть по правую руку от Гродно в сиянии Генодраса. Ты все равно обречен, крамф. Так как Гродно — настоящий дьявол.

И с этими словами убил нумима, чиркнув ему клинком при обрубке по горлу. Выпрямившись, он повернулся ко мне.

— Он видел мой крюк — или, скорее, клинок. И разболтал бы. Думаю, тебе бы этого не хотелось, Дак, мой господин.

Дурра аккуратно вытер короткий клинок и его хвостовик, вставляемый в насадку на обрубок, защелкивая его с хитрым поворотом. Мы поехали дальше, так как нам не хотелось задерживаться на заваленной трупами улочке. Магдаг держит крупные силы наемников для борьбы с собственным народом, и в нем действовала ночная стража, которая с удовольствием ловила воров и никчемных людишек, так как за каждого пойманного полагалась премия, когда того отправляли ишачить на гребных скамьях галер.

Вскоре Дурра, снова спрятав обрубок, заметил мне:

— Похоже, ты довольно неплохо знаешь это гнездо демонов, господин.

— Да. Некогда я какое-то время жил здесь — в хорошие и скверные времена. И я что, должен все время повторять, что я тебе не господин?

— Нет, господин.

— И как это понимать?

Мимо торопливо прошла группа спешивших из пивной мужчин и женщин разных видов, сплошь закутанных в грязные зеленые одежды, с освещавшими им дорогу рабами-факельщиками. Они миновали сектриксов, словно поток, расходясь перед ними в стороны и соединяясь, миновав их. Я повернулся всем телом в неудобном деревянном седле, уставясь им вслед. Свет факелов отбрасывал красно-оранжевые блики. Тени сделались темнее и, извиваясь, резко опустились. Вот так молча эти люди и миновали нас, не издавая ни звука, кроме стука сандалий.

— Они что, призраки? — Лицо Дурры сохраняло спокойствие, но я увидел, как шевельнулись тряпки, прикрывавшие обрубок руки.

— Да нет же, здоровенный ты фамблий! Это рабочие расходятся по своим халупам, выпив после захода солнц. А вместе и с факелами они шли, потому что…

— Понятно. Ну, одна шайка сегодня их не потревожит, ей За…

— Онкер! — взревел я.

Большего говорить не требовалось. Но Дурра, походивший с виду на здоровенного мускулистого идиота, тоже умел играть в игры.

— Ей Гродно Зеленый! — громко возмутился он. — Ты назвал меня онкером, господин!

Я прожег его взглядом. Ни он, ни я не улыбнулись, хотя момент вышел забавный. Я тряхнул поводьями, и мы проследовали кентером мимо пивной с вывеской, изображавшей разбитый горшок — не удивлюсь, если его разбила напроказничавшая ребятня — и свернули в переулок Гирь, который приведет нас к главному берегу заводи Иностранцев. В переулке царила темнота, но с берега доносился манящий нас к себе шум гульбы и бражничанья. Я по-настоящему не опасался еще одной попытки ограбить нас в такой близи от скопившихся на берегу таверн, но ехали мы с мечами в руках, просто на всякий случай. Что же касалось разгула… шум стих. Как я понимал, в Заводи дела шли бойко; наверно, еще слишком рано.

Когда мы добрались до конца переулка Гирь и увидели перед собой темную воду с полосами розово-золотого света, Покровная уже полностью взошла над крышами. Из таверн и пивных лился свет, так как матросская работа порождает жажду. Мне снова показалось, что в делах наблюдается спад. Требующаяся мне таверна, куда, как я знал,  очень любили заходить вэллийские моряки, проделав утомительный путь через Внешние океаны, называлась «Сеть и трезубец». Знал я о ней мало, поскольку, моя бывшая резиденция в Магдаге некогда находилась в рабских араклойнах, а некогда — во дворце «Изумрудный глаз».

В те былые времена я, как уже упоминалось, немало пошпионил в Магдаге, присматриваясь с истинно крозарским вниманием к слабостям в обороне на случай грядущего великого дня, когда прозвенит зов и мы, поклонники Зара, выступим против ненавистных слуг Гродно.

Ну, зов-то раздался, а я не смог откликнуться на Ажурад, и поэтому был извергнут из рядов крозаров, став не зыйкром, а апушниадом. В то время я находился на Земле, изгнанный на двадцать один страшный год; но как объяснить это крегенцу?

Мимо прошла, пошатываясь, пара пьяных. Наши сектриксы зафыркали, и я пнул своего в бок, желая напомнить, что еще не все кончено. Третий сектрикс с пристегнутой к спине подстилкой под груз тащился позади нас.

У причала стояло чертовски мало кораблей. Я увидел аргентер, один из тех широкопалубных, приземистых комфортабельных кораблей, вероятно, из Менахэма, хотя в порту его флаги не развевались и оставались не видны. За ним стояли три широкопалубных корабля внутреннего моря, выглядевшие рядом с аргентером просто карликами. Вид обоих типов судов в такой близи друг от друга дал мне истинное представление о впечатляющем виде кораблей Внешних океанов. Этим небольшим «купцам» Ока мира никогда не отважиться встретиться с ужасами за пределами внутреннего моря.

Я пристально пригляделся к таверне «Сеть и трезубец», когда мы натянули перед ней поводья. Нет, все точно. Я действительно не увидел тут ни одного вэллийского корабля.

Ну, я был раздосадован. Это означало, что придется ждать, пока тот не придет с Внешних океанов, проплыв через Великий канал в Магдаг. Подожду. Ничего другого не оставалось.

Мы привязали сектриксов к поручням, отчего они мигом выказали сильное недовольство. Позже, когда я задал кипевшие во мне вопросы, мы смогли устроить сектриксов как положено в джутарне. Мы ввалились в таверну и на мгновение остановились, приспосабливаясь к жаре, свету и шуму.

Таверна отнюдь не выглядела переполненной народом, и посетители состояли большей частью из матросов внутреннего моря, одного-двух наемных охранников и группы людей за столиком под балконом верхнего этажа, которые могли быть мелкотравчатыми купцами. Среди столиков и скамей шныряли служанки — мне почему-то не нравится их обычное прозвище шифка. Мы зашли в пивной зал, предоставив двери самой закрыться за нами. Правая рука держалась у меня наготове возле бока. Усыпавшие пол опилки показались давними и сильно нуждающимися в замене. В помещении витал запах старой смазки, горящего жира и прокисшего вина.

Кивнув на столик в углу, где у нас за спиной не будет никого, я направился туда, а Дурра последовал за мной. Правую руку он засунул под зеленый плащ. Под зеленой одеждой мы надели кольчуги, но ранее сняли кольчужные наголовники. Мы уселись за столик и внимательно огляделись по сторонам, так, как могли поступить два путешественника, мучимые голодом и жаждой. И, поистине, именно такими мы и были.

К нам поспешила подойти молоденькая служанка с приклеенной к лицу улыбкой. Она была апимкой, нерадостной, усталой и уже измотанной, хотя вечерняя пьянка едва началась.

Дурра заспорил с ней насчет вина и подошел опасно близко к неверной почве, спрашивая, не поступало ли к ним с какого-нибудь захваченного приза зарянское вино. Она устало откинула с лица волосы и ответила, что не поступало, и она может порекомендовать местную «Кровь Дага», которая, по ее словам, была, как и надлежало вину, яркой и прекрасно зеленой. Лицо Дурры не выразило испытываемого им отвращения. Но он начал что-то уточнять.

— Превосходно! — громко перебил я его. — И одно-два жареных ребрышка вуска с несколькими яйцами лолу. А за ними пирог — если можно, с мальсиджами, или со сквишами.

— С мальсиджами? — переспросил не слишком довольный Дурра. — Мне со сквишами.

— Нам предстоит долгое плавание, — напомнил я. — С мальсиджами.

— Мальсиджи кончились, — уведомила нас девушка. Она вытерла рот и при этом вымазала себе красным щеки. — Сегодня пирог с хулиперами.

— Отлично. — Я сунул руку в один из карманов одежды под плащом. У меня вошло в привычку носить деньги в разных местах. Я показал служанке сквозь пальцы маленькую полоску серебра. Ее карие глаза прилипли к серебру, как глаза поншо к глазам рисслаки.

— Скажи, дэма, какие новости о кораблях из Вэллии?

Она, как я догадывался, знакома со всеми сплетнями. Хотела она того или нет, а ее жизнь в обязательном порядке была связана с людьми внутреннего моря и их судами. И она должна слышать их разговоры.

— Из Вэллии, герну?

После блеска серебра у меня меж пальцев ее тон заметно изменился.

— Корабли из Вэллии в заводи Иностранцев.

Когда должен прибыть следующий? Он уже известил о приходе?

Служанка покачала головой. Она выглядела испуганной. И все же не сводила глаз с поблескивающего серебра.

— Нет, герну. Уже давно. Корабли из Вэллии больше в Магдаг не ходят.

 

ГЛАВА ВТОРАЯ. Сверкание гиттаурерского клинка

КАК Я УЖЕ говорил, в зеленом цвете по существу нет ничего плохого. Это очаровательный, успокаивающий цвет. Наша зеленая растительность делает Землю чудесной планетой. Я знаю, что если зеленое внезапно исчезнет из спектра, мы все от этого неизмеримо обеднеем. Но когда я сидел в убогой таверне на берегу заводи Иностранцев в Магдаге, меня охватила такая неодолимая, такая злая, такая ярая ненависть ко всему зеленому, что я закрыл глаза и стиснул глиняный кувшин скверной работы с такой силой, что тот разлетелся на осколки, и раздражающее зеленое содержимое растеклось по столу.

— Герну! — воскликнула эта бедная служанка.

Затем возобладал здравый смысл. Ну конечно! Она вовсе не хотела сказать, будто вэллийские корабли никогда не заходили в Магдаг. Внутреннее море располагается на западе и в центре континента Турисмонд. От Восточного Турисмонда оно отделено дьявольской трещиной в коре, откуда вырываются вредоносные и галлюционогенные пары, а также Стратемском, настолько чудовищной горной цепью, что люди верят, будто его вершины достигают двух нимбов Зима и Генодраса, красного и зеленого солнц Антареса. Насколько известно всем, нет никакого способа перебраться через Стратемск на своих двоих. И — на внутреннем море не водится никаких аэроботов. Равным образом, если плыть кораблем, то приходится идти от дамбы Давних дней на запад, на юг и далее мимо Доненгила, а потом на север по Кифренскому морю, где плаванию помогает течение Зимстрим, и так вот проплывая мимо северной оконечности континента Лах, и наконец далее строго на восток к Вэллии. А для плавания всю дорогу по тем бурным водам нужен корабль Внешних океанов.

Нет, эта девушка вовсе не хотела сказать будто галеоны из Вэллии больше не ходили в Магдаг. Она имела в виду, что матросы с галеонов больше не заходили в ее таверну, в «Сеть и трезубец». Я изложил ей все это мягко, но она все равно отшатнулась как от удара.

— Действительно не заходили, герну. С тех пор, как король Генод, да почитается его имя, велел им больше не заплывать сюда, они не возвращались.

— Что он сделал?

— Герну… — Голос ее сделался таким слабым, словно она собиралась упасть в обморок.

Тут распахнулась дверь, впустив приток свежего, хоть и пропахшего рыбой воздуха, и ввалилась целая толпа народу, апимов, диффов, смеющихся, болтающих, растаскивающих стулья и столики, громко требующих вина.

Девушка бросила последний тоскливый взгляд на серебро у меня между пальцев и убежала.

Я сидел дурак-дураком.

Конечно, я мог отправиться и на аргентере. Доплыть до Пандахема — никакого иного варианта не предвиделось. Именно так и придется поступить. Мне это не нравилось. Но иного способа не существовало.

Пандахем, большой остров к югу от Вэллии, всегда выступал торговым и военным соперником Вэллийской империи. Остров этот разделялся на множество враждующих государств. В одном из них, Томбораме, у меня водились друзья — или, скорее, когда-то у меня там были друзья. Этот новый король Генод Ганниус здесь, в Магдаге, заключил договор с моими врагами в Менахэме на Пандахеме. Он хотел купить у Хамала аэроботы и использовать менахимов для доставки их в Магдаг, приобретя тем самым непобедимые воздушные войска для полного разгрома зарян. Я этот план сорвал, по крайней мере, на данное время. Он, несомненно, попытается вновь. К тому времени я буду уже далеко от Ока мира, на пути домой на Валку, мой остров у побережья Вэллии. Но… для плавания домой придется плыть на менахэмском аргентере.

Вокс побери! Как же заржут клятые менахимы, если когда-нибудь обнаружат, что принц-магнар Вэллии был к них в руках!

Дурра смотрел на меня. Он склонил голову с круглым лицом чуть в сторону, и гладкую кожу его лба прорезала морщина. Голова была обритой и сверкающей, с косичкой, спадавшей на спину.

— На твоем лице ничего не отражается, Дак. Но разве услышанное не плохая новость? Ты ведь этого не ожидал.

— Да. Не ожидал.

— Тогда ты не сможешь вернуться домой в Вэллию. Придется тебе вернуться со мной в Санурказз — или в Кразмоз, где я живу, — а по дороге у нас будут отличные приключения.

Я промолчал.

Этот Дурра, которого я нарек Дуррой Давних дней, не знал всего обо мне, даже здесь, в Оке мира, где я долгие годы назад был братом-крозаром и выдающимся капитаном свифтера на внутреннем море. Магдагские крамфы дрожали при одном упоминании моего имени. Я знал, что это так. У кормящих матерей пропадало молоко, сильные мужчины бледнели, девушки пронзительно визжали, если им грозила опасность столкнуться со мной, с пуром Дреем, зыйкром.

Дурра называл меня Даком, так как именно это имя я взял со всей честью, хотя он, как я считал, слышал и мое настоящее имя. Он его никогда не упоминал. Крозары — люди особой и экзотической породы, сильно отличающиеся от других, даже среди своих сооте-чественников, которые не стремятся к чести и славе стать крозарами.

При виде грубых и шумных требований новоприбывших служанка засуетилась. Это были наемники, и даже сидя за столом, они важничали и хвастались. Вскоре девушка принесла нашу вусковину с яйцами лолу и хулиперовым пирогом, вместе с новым кувшином того отвратного зеленого вина «Крови Дага». Я щелчком подкинул серебряное «весло». Оно сверкнуло при свете фонаря.

— Ты забыла вот это.

Она быстро сделала книксен, того же рода послушное склонение головы и сгибание колена, какое встречается на Земле, поймала на лету серебряную монету и надежно спрятала за пазуху блузы.

— Благодарю вас, герну. Да улыбнется вам Гродно.

Кто другой мог бы при этом подумать: «Уж Зар-то определенно не улыбнется». Но я думал только о плане вернуться в Вэллию и на Валку и снова крепко обнять мою Делию, мою Делию Синегорскую, мою Делию Дельфондскую.

— Поешь, — посоветовал Дурра. — Поешь, мой господин, после сразу почувствуешь себя лучше.

Он, конечно же, был частично прав. Я поел. Еда оказалась скверной на вкус. Я взял горсть палин, так как они обычно — хотя и не всегда — стоят в миске на каждом столике таверны, и мрачно пожевал их. Палины — лучшее средство от головной боли, похожие на вишни фрукты изысканного вкуса, со сладкой твердой мякотью, и, к сожалению, отсутствующие на моей родной Земле в четырехстах световых годах от Крегена под Антаресом.

Эта катастрофическая новость меня просто убила.

Мне и раньше приходилось пережить всякие ужасы.

Но это ощущение капкана меня парализовало. Я попал в капкан, когда Звездные Владыки на двадцать один год изгнали меня на Землю. Тогда мне не представлялось никакого способа что-то предпринять и вернуться на Креген. Я все-таки попытался и добился некоторого отклика со стороны незнакомки, которая называла себя на Земле мадам Ивановой, а на Крегене — Зеной Изтар. Но сейчас я действительно находился на Крегене, освобожденный на данный момент от своего долга перед Звездными Владыками, готовый и имеющий возможность тотчас же отправиться к единственной женщине, которая что-то для меня значит — и мне препятствовала обыкновенная география. Меня отделяли время и расстояние, как я тогда думал.

Да будет так. Помнится, я выпрямился на стуле и оказался смотрящим на одного из наемников за соседним столиком. Я вернусь к моей Делии, как возвращался и раньше, и сделаю это, даже если придется пройти огонь и воду. Когда я принял такое решение и в голове у меня уже начали складываться планы касательно проклятого менахемского аргентера, я вдруг осознал, что тот наемник встает из-за стола.

Дурра втянул в себя воздух.

Наемник принадлежал к числу фрислов. Его мощную человекоподобную фигуру облегала кольчуга, а кошачья морда с полосатым мехом, глазами-щелками и топорщащимися кошачьими же усами, уставилась на меня крайне злым взглядом. Он двинулся к моему столу и обнажил шамшер, которым пользуются все фрислы, независимо от того, какое другое им роздано по воле случая.

— Ты на меня смотришь, дэм, — заявил крайне угрожающим тоном этот фрисл. Очевидно, он был типом злобным и сильным. — Мне это не нравится.

Я знал, что произошло. Я настолько погрузился в свои мысли, что позволил отразиться на своем обычно каменном лице испытываемые мной муки и гнев. Фрисл это увидел и со своей кошачьей вспыльчивостью воспринял увиденное, как преднамеренное оскорбление, вызов на бой.

Я вздохнул.

— Ты ошибся, дэм, — начал было я. — Я вовсе не…

Это оказалось ошибкой, начинать с подобных слов.

— Ты хочешь сказать, что я лгу?

— Вовсе нет. — Я мысленно поискал нужные слова. В подобном положении я оказывался не в первый раз. Во время пребывания в Руатайту, столице Хамала, мне уже доводилось в роли Хамуна хам-Фартайту разыгрывать из себя труса и лопуха. Теперь же я хотел избежать неприятностей. Не стоило устраивать здесь потасовку, привлекая лишнее внимание.

— Нет, дэм. Я б ни в коем случае не назвал тебя лжецом — если б ты, конечно, не соврал.

— Крамф! — вскипел он. Даже произнося единственное слово «крамф» он вложил в голос толику кошачьего шипения. А затем разразился в пивном зале таверны великолепным шипением и сосредоточил на нас внимание всех присутствующих: — Раст!

Раст — это отвратительный шестиногий грызун, кишащий в навозных кучах. Я в своей жизни использовал это слово считанные разы. Я встал. Медленно поднялся со стула.

— Смотрел я на тебя ненамеренно. Тут ты лжешь. Ты назвал меня крамфом. Лжешь. Назвал меня растом. Опять лжешь. — Моя рука медленно опустилась к рукояти меча. — Похоже, дэм, ты просто хронический лжец.

— Клянусь Одифором, апим! — Он сверкнул шамшером. — Я должен хорошенько проучить тебя!..

Его товарищи развалились поудобнее на стульях, смеясь, насмехаясь, свистя, советуя этому наемнику, которого они называли Крифоном Резким, быть со мной помягче и вышибить мне только один глаз, вонзать в меня сталь не глубже, чем на ширину двух пальцев, и так далее.

Моего длинного меча он не опасался. В этих стесненных условиях с путающимися под ногами столами и стульями, быстрый и смертоносный шамшер справится со своей задачей чудо, как хорошо. Его магдагский длинный меч, несомненно, с вытравленными на клинке инициалами Г. Г. Н. висел в ножнах на перевязи.

Я сместился в сторону, чтоб дать себе простор, и выхватил меч. Фонари отбрасывали на клинок пылающий свет, так как он был недавно вытерт и ярко блестел.

Наемники за столом внезапно умолкли. Фрисл, который еще миг назад размахивал своим шамшером, намереваясь устроить мне хорошую трепку, встал как вкопанный. Из кошковидного рта с шипением вырвался воздух.

— Клянусь Зеленым! — прошипел он.

Дурра вырос у меня за спиной, и я догадался, что он снова разворачивает тряпки на обрубке руки.

— Герну! — залебезил наемник-фрисл. — Я не знал — понятия не имел. Прошу прощения, герну, тысячу тысяч извинений.

Если раньше он называл меня растом и крамфом, теперь он называл меня герну, что является гроднимским вариантом слова «джерну» или лорд.

На Крегене шансов не упускают.

— Я уставился на тебя ненамеренно.

— Безусловно ненамеренно, герну. Тут я солгал. Солгал премерзостно, Одифор свидетель.

Один из наемников, массивный нумим, золотистый мех которого прекрасно пылал при свете фонаря на самфроновом масле, крикнул товарищу:

— Умеешь же ты зацепить не того, Крифон. — Нумим встал и поклонился мне. — Герну, вы простите этого бедного онкера и опрокинете с нами винца?

Он был дельдаром и вожаком этой небольшой компании, говорившим за всех. Я повернулся лицом к нему и сообразил, что по-прежнему держу в руке трофейный гроднимский длинный меч. Я взмахнул им, слегка салютуя, и отправил в ножны. При этом движении я заметил некоторые стоявшие здесь обозначения. Символ! Эмблема с ларгодонтом и солнцем с лучами. Когда я подобрал его на дамбе Давних дней, рядом с растянувшимся возле затворных штурвалов бывшим владельцем оружия, то поразмыслил о сложностях, связанных с этим гербом. Изумруды из ножен я выковырял и прошелся по гербу наждаком, но острые глаза этих ребят герб разглядели и узнали его — а также, несомненно, увидели состояние оружия, отсутствие драгоценных камней, и сделали из того факта, что Зеленый брат посещает питейное заведение столь низкого класса, как «Сеть и трезубец», определенные выводы.

Зеленый брат, гиттаурер Гродно, даже в полосе неудач, был человеком, с которым шутить не стоило. Но причина крылась не только в длинном мече, который, как они теперь понимали, вполне вероятно, порубал бы этого наемника-фрисла, Крифона Резкого, в лапшу, хоть с шамшером тот, хоть без него, хоть тесные тут условия, хоть просторные. В потрясенном почтении этих солдат к брату-гиттауреру сквозила покорность могуществу и власти облаченных в мистические дисциплины, силу религии, ауру непобедимости.

Я видел схожую, хотя и не столь бурную, реакцию в Санурказзе, когда беззаботный гуляка сталкивался лицом к лицу с братом-крозаром. Но заряне народ хулиганистый и больше склонны подшучивать и грубовато посмеиваться над мистическими дисциплинами — хорошенько удостоверившись сперва, что поблизости нет ни одного крозара. А эти гроднимы, в соответствии со своим религиозным характером, придерживались более узких взглядов, веровали более фанатично. И соблюдали заповеди более рьяно. Для них Зеленое являлось всем.

Не в этом ли, гадал я, заключалась причина нынешнего возвышения Зеленого над Красным?

— Благодарю, дельдар, — сухо ответил я, как сделал бы на моем месте брат-гиттаурер. По правде говоря, я говорил так, как мог при подобной ситуации говорить крозар, и это, кажется, сгодилось. — Вы очень добры. Но я должен идти по делам.

Он быстро кивнул разок.

— Понимаю, герну. Да будет с вами благословенный свет Гродно.

— И с вами.

Ну, если он желал этого искренне — то и я тоже!

Мы бросили на стол монеты в уплату за трапезу и вино и вышли. Как только мы оказались за дверью, под звездами, с восходящей в ночном небе Покровной, Дурра шумно выдохнул.

— Ну и чванливый же народ эти гроднимы!

— Да. И тебе тоже лучше быть таким.

Он зароптал и шевельнул плечом, но промолчал.

Из неприятного положения мы выпутались неплохо. Но я твердо решил избавиться от этого герба. С оружием расстаться не хотелось, так как оно было наилучшим, какое в последнее время попадало мне в руки.

Наемники в трактире зашли туда с галер в ближайшем порту. Несомненно, после ухода вэллийских кораблей они находили «Сеть и трезубец» более гостеприимным. Там теперь будет попросторней, да и обслуживание получше, и я б не удивился, что там действовала и скидка. Но ребята это были жесткие, сильные. Мне уже доводилось сражаться с подобными в Оке мира. Сколько времени у них уйдет на выяснение правды? Что тот наглый апим, который оскорбил их товарища, Крифона Резкого, всего-навсего где-то нашел гиттаурерский меч? И скорей всего, похитил его, всадив нож в спину брату во Гродно? Даже если они и придут к такому выводу, представлялось мне, то будут не слишком рваться устанавливать истину. Затем я выбросил эту мелочь из головы.

Вот он я, жаждущий вернуться домой и застрявший на внутреннем море, в тысячах миль от Валки. Подобные мысли мучили меня. Мы забрались в седла. Я по-настоящему не представлял, что теперь делать, так как все мои планы предусматривали подъем этой ночью на борт вэллийского галеона. Прежде я даже не принимал во внимание альтернативы ожидания где-то в районе шивана. Теперь же никакой галеон вообще не явится…

Мы проехали мимо аргентера.

— Похоже, Дурра Давних дней, — заключил я, — нам придется плыть на нем.

— Я все равно с тобой, Дак.

— Да. — Когда я впервые встретил Дурру, тот зарабатывал на жизнь борцом. У меня сложилось довольно стойкое представление, что мореплавание ему не чуждо. — Вполне возможно, придется платить за проезд.

— Это кажется справедливым. Воспользуйся деньгами, которые заплатил бы вэллийскому капитану.

Я на какое-то время сгорбился на сектриксе, избегая всех обычных препятствий, какие попадаются на берегу. А затем сказал так:

— Для пандахемского капитана этого будет недостаточно. — Ну, не мог же я объяснить, что мне, как принцу-магнару Вэллии требовалось всего-навсего представиться. А я это мог, что и говорить.

— Похоже, господин, пандахимы более жадные, чем вэллийцы.

Если исходить из известных ему фактов, такое предположение выглядело разумным.

— Вероятно. Давай-ка найдем постоялый двор и малость отдохнем. Утром я поговорю со шкипером этого аргентера.

— Нам надо перерезать несколько глоток и раздобыть себе немного золота.

— Давай сперва поговорим со шкипером и выясним цену.

— Как скажешь, господин.

Я натянул поводья, и сектрикс Дурры фыркнул и шарахнулся в сторону. Оба скакуна, на которых мы ехали, и вьючный сектрикс пребывали в обиде, что их не накормили и не напоили, не почистили скребницей, и не устроили на ночлег.

— Послушай меня, Дурра Давних дней. Играй здесь, в Магдаге, роль гроднима. Причину этого ты понимаешь достаточно хорошо.

— Да. Нам кишки выпустят, если обнаружат…

— Когда мы поднимемся на борт менахэмкого аргентера, то забудь о всяком упоминании Вэллии, кроме как осыпая время от времени этот край грубыми ругательствами. Менахэм и Вэллия не в ладах.

Его глаза с тяжелыми веками окинули меня взглядом при мерцающем свете факела с ближайшего допария.

— Понимаю. От этого затруднение делается немного яснее.

— Только помни — опасность грозит не только тебе, но и мне.

Мы переночевали в гостиннице «Миссал», стоявшей подальше от берега, но все же в районе порта — всего лишь два усталых путниками, ищущих ночлега. О сектриксах позаботился хромой релт, один из той расы диффов, которые приходятся родичами рапам. Рапам, похоже, досталась вся семейная свирепость, а релтам — мягкость. Мы остановились в гостинице и, как я сказал, переночевали. Мы с этим Дуррой Давних дней оба воюем давно и привыкли к походным условиям.

Обрубок руки Дурры оставался хорошо спрятанным, а эмблема на гиттаурере прикрыта зеленой тряпкой.

Капитан аргентера не стал спрашивать, что у нас за дела и почему мы уплываем из Ока мира, чему я был только рад, так как усиленно напрягал мозги, пытаясь выдержать проверку. Он провел ладонью по широкой черной бороде и пристально посмотрел на нас. На его суровом морщинистом лице появилось трезвое расчетливое выражение и такой же взгляд. В обоих ушах у него торчали золотые кольца, которые оскорбляли мое эстетическое чувство. Человеком капитан был суровым, каким и требовалось быть, и условия сделки поставил жесткие. Выслушав их, мы спустились по сходням посреди суеты, поднятой готовящимся к выходу в море экипажем его корабля, под аккомпанемент криков морских птиц, с примесью стоявшей у нас в ноздрях вони от смолы, масла и водорослей.

Дурра бросил на меня взгляд, говорящий целые тома. Шагая по набережной и направляясь к таверне, стоявшей через три других заведения от «Сети и трезубца», он заметил:

— Большая сумма, Дак.

— О, да, я в этом нисколько не сомневался.

Деньги мы нашли, а пара магдагских магнатов очнулась, как я полагал, с шишками на головах и невнятным рассказом о нападении ночью, когда они проезжали под тем знакомым арочным проемом. Ра-зумеется, убивать их я не хотел, понимая, какой тогда поднимется шум. Их золотом мы заплатили за проезд, так как они ехали домой, хорошо нагруженные после ночи азартных игр. Их удача стала нашей удачей. А рабы-факельщики с воплями разбежались, едва увидев отблеск меча.

После того как отвалили буксирующие лодки, нас бодро нес попутный северо-восточный бриз. Подняв все прямые паруса — а у аргентеров только прямые паруса, — мы пенили море, лишь самую малость забирая вправо. Каюта нам досталась настолько хорошо обставленная, насколько можно было ожидать. По правде говоря, по многим известным мне морским стандартам она была просто роскошной. Сияли оба солнца, небо высоко подымалось над нами и блистало голубизной, морские птицы остались за кормой, а впереди нас ждали только Великий канал, дамба Давних дней, а потом долгий трудный путь на юг, восток и север к Пандахему. А уж оттуда я найду способ добраться до Вэллии.

Когда появилась, клубясь на южном горизонте, первая из черных туч, я почувствовал, как у меня внезапно сжалось сердце. Когда я прежде жил на внутреннем море и попытался раз идти на парусной лодке в Санурказз и Фельтераз, то Звездные Владыки наслали сильный рашун. Рашуны — это внезапные буйные шквалы внутреннего моря, явление известное, и воспринимается его жителями, как часть жизни. А Звездные Владыки наслали нечто более значительное и злобное — кружащиеся огромные черные тучи, рвущие паруса в клочья ветры, оставляющие от разбитого ими корабля только концы бимсов.

Матросы убрали паруса довольно четко. Мы приготовились к шторму. Я вспомнил, как незнакомка — выглядевшая так чудесно в ало-рубиново-золотой одежде, верхом на белом жаяне, с обиходным именем Зена Изтар — пообещала, что мне еще не время покинуть Око мира. Она сказала, что мне воспрепятствуют, а когда я спросил ее, не Звездные ли Владыки это сделают, она ответила: нет. Я уставился на нависшие темными и гневными кляксами зловещие тучи, и выругался.

Шкипер, капитан Андапон, выглядел уверенным, и надменно задирал подбородок, выпятив бороду.

— Это всего лишь рашун. Для моряка, ходившего по Внешним океанам, — просто пустяк.

Он был прав, если надвигался только рашун, местный шторм.

— Не дрейфь, он как пришел, так и пройдет.

И он таки был прав. Черные тучи поднялись в небе над горизонтом на ширину ладони. Там засиял странный свет. Я внимательно пригляделся. Тучи уменьшались, редели, отступали. Я пригляделся еще внимательней. Появилось белое пятнышко, пикирующее к аргентеру. Корабль закачался на волнах. Капитан Андапон проревел приказ, и его матросы облепили ванты, подымая паруса. Воздух казался неподвижным и горячим, ветел стихал. А то белое пятнышко подлетало все ближе. Все прочие на борту, похоже, его не видели.

Та летящая точка сияла на солнцах. И присмотревшись как следует, я узнал белого голубя савантов. Я уже очень давно не видел этого голубя, эквивалента хищной птицы, присылаемой Звездными Владыками в качестве своего посланца и наблюдателя. Мои руки сжали поручни. Я не мог отвести взгляда.

Белый голубь парил в небе. Я знал, что саванты, эти таинственные люди, смертные, но сверхчеловечески могущественные, из Качельного города Афразои, снова заинтересовались мной. Именно они первыми переправили меня на Креген. Они хотели сделать из меня савапима, агента, действующего во имя гуманизации всего мира. На их взгляд, я не выдержал испытания, потому что исцелил мою Делию; ее окунание в Священную купель у реки Зелф в Афразое не только исцелило ее покалеченную ногу, но и даровало ей, также как и мне, тысячу лет жизни.

Чего же им требовалось от меня сейчас? Почему Звездные Владыки безучастно стояли в стороне? Уж не это ли и имела в виду Зена Изтар?

Аргентер «Мемский шавонт» колыхался и качался на волнах в безветренном море. Небо очистилось. Солнца светили ярко, и этот широкий простор не заслоняло ни единого пятнышка тучи.

— Это продлится недолго, — предсказал капитан Андапон. Меня невольно восхитила его жесткая твердость, хоть он и был уроженцем страны, известной мне под свойским названием Клятый Менахэм, жители которого вступили в союз с Хамалом против Вэллии.

Сменилась вахта, прозвенели склянки, и с грот-марса пронзительно завопил впередсмотрящий.

— Паруса!

— Хвала Пандриту! Они несут с собой ветер!

Мы все без толку глазели на впередсмотрящего. Тот указывал на юг. До нас донесся его голос, охрипший от крика.

— Свифтеры!

Капитан Андапон топнул по палубе собственного корабля и выругался.

— Забери их гнусный Армипанд! Свифтеры!

Он имел в виду, что эти суда движутся, используя ряды весел, и независимы от ветра. Мы по-прежнему пребывали в штиле.

Жители Менахэма не боялись ожесточенной борьбы между Красным и Зеленым, так как придерживались нейтралитета. Свифтеры с красными или зелеными флагами обойдутся с ними как с всего лишь проходящими по морю чужаками. Вскоре эти самые свифтеры появились из-за горизонта. Когда они приблизились, стало ясно, что нас заметили и направились выяснить, чем тут занимается этот одинокий корабль. Это имело смысл. Капитан Андапон проревел приказ, и менахэмский флаг подняли не только на бизани, но и на грот- и фок-мачте. Я посмотрел на цвета флагов: четыре голубых диагонали и четыре зеленых диагонали на красном вниз справа налево, разделенные тонкими белыми бордюрами. Мысленно перенесясь в прошлое, я подумал о Жолейской битве, когда желтый косой крест на красном поле с цветами Вэллийской империи одолел и растоптал знамена с цветами Менахэма вместе со знаменами Хамала.

Теперь же эти цвета защитят меня от Красного и Зеленого; потому что для зеленых я был ненавистным врагом-крозаром, а для красных — апушниадом, изгнанным крозаром.

Впередсмотрящий снова заорал.

Капитан Андапон, при всей своей массивности, ловко прыгнул, хватаясь за ванты гакаборта, и поднялся по ним повыше. Приставив ладонь козырьком ко лбу он пригляделся к свифтерам. Прежде чем спуститься на палубу, он посмотрел на нас, стоящих на палубе, глядя на него. Голос его надломился, став резким и грубым.

— Они не подняли ни красных, ни зеленых флагов. Суда это мелкие, меньше десяти весел на борт. Вы все знаете, кто они такие. — Его голос вдарил по нам со всей силой. — Все по местам! К оружию! Без боя им нас не взять!

И тут я тоже понял, кто к нам плывет.

 

Конец ознакомительного фрагмента